Отправлено: 12.08.07 12:20. Заголовок: Мастера Узора - Хваджаган и Накшбандия
История образования братства Накшбандийа
Школа Хваджаган Одним из признанных авторитетов в Хорасане и Мавераннахре был хваджа Абу Йа‛куб Йусуф ал-Хамадани (1048–1140). Хорошо подготовленный в мусульманской юриспруденции благодаря руководству известного шафи‛итского юриста Абу Исхака аш-Ширази (ум. 1083)[34], он какое-то время преподает в медресе Низамийа в Багдаде, после чего неожиданно оставляет поприще правоведа, становясь последователем мистического пути. Хирку* он получает сразу от трех шейхов: ‛Абдаллаха ал-Джувайни, от шейха Хасана ас-Саккака ас-Симнани, известного своей обителью в Симнане, и от Абу ‛Али ал-Фармази ат-Туси (ум. 1084 г.), объединившего практику нескольких существовавших в то время суфийских течений[35]. Собрав воедино полученные от них знания, Йусуф ал-Хамадани отправляется в странствия, обучая и обучаясь (ифада ва истифада), пока не оседает в Хорасане, периодически меняя место своего пребывания с Мерва на Герат, и наоборот[36]. Во время посещения им Бухары его мюридом в возрасте 22 лет становится ‛Абд ал-Халик ал-Гидждувани (ум. 1220 г.) – впоследствии четвертый халифа Йусуфа ал-Хамадани и основатель школы Хваджаган. ‛Абд ал-Халик ал-Гидждувани приходит к Йусуфу ал-Хамадани с уже приобретенным мистическим опытом. Традиция свидетельствует, что этот опыт он получает благодаря Хизру (ар.: ал-Хидр, ал-Хадир), – духу мусульманского гнозиса, после чего им же направляется на обучение к Йусуфу ал-Хамадани. С приходом ‛Абд ал-Халика в прагматическом суфизме, по крайней мере, на территории Мавераннахра и Хорасана, вводится новая практика отправления зикра на задержке дыхания, составляющая суть опыта ‛Абд ал-Халика и характеризующаяся тихим про себя или молчаливым проговариванием формул теомнемии, которая принципиально отличается от предлагаемой его земным учителем. Сам став шейхом ‛Абд ал-Халик закладывает восемь основных принципов духовно-религиозной практики будущей школы, половина из которых касается непосредственно предложенного им варианта отправления зикра, а оставшиеся – регламентируют повседневную жизнедеятельность каждого вставшего на мистический путь в рамках школы и закрепляет отношения в биноме - муршид-мурид. Они, вместе с практикой тихого зикра (зикр хафи), начинают выступать в качестве характерных отличительных признаков школы Хваджаган, с которыми она выходит в простой народ. Цепь духовной преемственности школы Хваджаган далее по нисходящей проходит через четвертого халифа ‛Абд ал-Халика – ‛Арифа Ривгари (ум. 1259 г.) от него – через Махмуда Анджира Фагнави (ум. 1286 г.) от последнего – через ‛Али Рамитани (ум. 1315 г.), от Рамитани – через Мухаммада Баба-йи Саммаси (или Симаси) (ум. 1340 г.) к шейху Амиру Кулалу (ум. 1370 г.) – наставнику Баха ад-Дина Накшбанда. На протяжении более чем одного столетия – от ‛Абд ал-Халика до Баха ад-Дина Накшбанда – деятельность школы Хваджаган не выходила далеко за пределы Бухарского вилайета. Все шейхи школы были из деревень и селений вокруг Бухары: Гидждуван – шесть фарсангов[37] от Бухары, Ривгари – шесть фарсангов от Бухары, один – от Гидждувана, Рамитан – два фарсанга от Бухары и т.д. За редким исключением шейхи школы не отличались наличием формального образования, а некоторые из них были вообще полуграмотными. Набор учеников и последователей осуществлялся из такой же деревенской среды и происходил либо спонтанно, по воле случая, в самых людных местах во время путешествий шейхов по деревням и городам, либо целенаправленно, когда кто-то из родственников будущего ученика приводил последнего на обучение к шейхам школы, или же деревенская молодежь, стекавшаяся в города в поисках работы или возможности получить какое-то образование, становилась объектом внимания шейхов школы. Так, например, Амир Кулал был «найден» своим шейхом на базаре, а у Накшбанда интерес к мистике проявился благодаря его деду, который имел прочные связи с суфиями[38]. За этот же период времени прагматический путь школы претерпевает некоторые изменения, и ее практика становится более колоритной, когда четвертый халифа ‛Абд ал-Халика – ‛Арик Ривгари, находясь при смерти, отходит от использования в качестве основного упражнения исключительно тихого зикра и обосновывает правомерность отправления громкого подобающими для этого ситуациями, а именно: в момент физической близости мистика и во время духовного рождения вновь посвященного, то есть во время инициации и на начальной стадии обучения. Начиная с правопреемника ‛Арифа – шейха Махмуда Анджира Фагнави – и вплоть до появления в школе Баха ад-Дина Накшбанда, наряду с тихим зикром практикуется и громкий его вариант[39]. Иначе говоря, инициатива, предложенная основателем школы по части отправления мысленного богопоминания на задержке дыхания, не стала достаточно популярной с тем, чтобы утвердить себя в качестве единственно возможной. Скорее всего, это можно объяснить влиянием устойчивой традиции рецитации вслух Корана и тесными контактами с уже сформировавшимся к тому времени и отправлявшим только громкий зикр тюркским братством Йасавийа, основатель которого – Ахмад Йасави (ум. 1166/67 г.) – проходил курс формального обучения вместе с ‛Абд ал-Халиком у Йусуфа ал-Хамадани.
Братство Накшбандиййа Возродить практику тихого зикра ‛Абд ал-Халика суждено было Баха' ад-Дину Накшбанду («Чеканщик»)- (718/1318–791/1389)– основателю-эпониму братства Накшбандийа, родившемуся в селении Каср-и хиндуван («Замок индусов»), расположенному неподалеку от Бухары. Впоследствии это селение в его честь переименовывается в Каср-и‛арифан («Замок мистиков»). Задолго до рождения Накшбанда шейх школы Хваджаган Мухаммад Баба-йи Саммаси часто посещал это селение, приговаривая: «Отсюда веет духом человека, благодаря которому скоро Каср-и хиндуван станет Каср-и ‛арифан». Через три дня после рождения Накшбанда его дед, бывший одним из искренних почитателей Мухаммада Баба-йи Саммаси, решил принести новорожденному к шейху. Как только тот увидел его, то сказал: «Это – мое чадо. Мы его признали (кабул)». Затем, обратившись к своим последователям, заметил: «Это – тот человек, веяние духа которого мы слышали раньше. Надеюсь, что вскоре он станет эпохальным вождем». Вслед за тем шейх остановил свой взгляд на Амире Кулале, который был его заместителем и, обращаясь только к нему, сказал: «Ты не откажешь моему чаду Баха ад-Дину в милости и обучении. Я тебе не прощу, если в отношении него с твоей стороны будет совершена какая-либо ошибка».[40] С раннего возраста, как свидетельствует традиция братства, Нашкбанд стал проявлять чудеса предвидения. Когда ему было четыре года, он сказал отцу о том, что их корова должна будет скоро отелиться теленком, у которого на лбу будет полумесяц. Через некоторое время так и произошло. Все посчитали этот случай результатом влияния благословенной воли Мухаммада Баба Саммаси.[41] Дальнейшее обучение Баха ад-Дина мистическому пути связано с именем Амира-Кулала, который дал слово Саммаси, что в отношении обучения Баха ад-Дина с его стороны не будет никаких ошибок. Именно он посвящает Накшбанда, и именно от него Баха ад-Дин узнает зикр (формулу богопоминания) школы. Однако Накшбанд отказывается принимать участие в совместных громких радениях, а практикует тихий зикр, преподанный ему в видениях духом ‛Абд ал-Халика ал-Гидждувани, чем вызывает недовольство остальных учеников и последователей Амира- Кулала. После неоднократного повторения случаев недовольства Амир Кулал выбирает подходящий момент во время коллективного строительства мечети и в отсутствие Баха ад-Дина, занятого укладкой кирпичей, сообщает своему окружению: «Вы думаете плохое в отношении моего ребенка Баха ад-Дина. Вы сильно ошибаетесь, толкуя некоторые его душевные состояния как пренебрежение (кусур). Вы его не узнали. В его состояниях всегда присутствует особый взор (назар хасс) Всевышнего, а взор рабов Всевышнего должен отвечать взору Всевышнего. Кроме того, в его состояниях присутствует моя воля и творчество». Вслед за тем Амир подзывает Баха ад-Дина и при всех обращается к нему: «Баха ад-Дин, дитя, я выполнил благословенное желание (нафс мубарак) хваджы Баба Саммаси в отношении тебя. Он сказал мне, чтобы то, что он сделал, занимаясь моим духовным воспитанием, я бы сделал по отношению к тебе, не совершив при этом ошибки (таксир). Так я и поступил». Затем Амир указал на свою грудь и молвил: «Я иссушил свою грудь для тебя. Птица твоей духовности вылупилась из яйца человеческой натуры. Но птица твоего величия поднялась слишком высоко. Сейчас дозволительно отправляться на обучение к тюркам и таджикам. Но в желании обучения не делай ошибок из-за своего величия».[42] После такого напутствия Амира Кулала, Накшбанд семь лет проводит в духовном общении со вторым халифа Амира – ‛Арифом Диггарани, практикуя вместе с ним тихий зикр, почитая его как шейха и смиряя свою гордыню. По истечении семи лет Накшбанд попадает в ученики к шейхам братства Йасавийа – Кусам-шейху и Халил-ата. Примечательно, что незадолго до этого он видит сон, в котором к нему приходит посланец от Халил-ата с указанием посетить шейха. Лицо этого посланца западает ему в память. Он начинает с нетерпением ожидать этой встречи. Наконец посланник появляется таким, каким Накшбанд видел его во сне. Вслед за ним Накшбанд отправляется на встречу с шейхом. В услужении и обучении у него он проводит в общей сложности 12 лет, пока вновь не возвращается к Амиру Кулалу. Будучи при смерти, Амир Кулал назначает Накшбанда своим первым халифа, на что со стороны последователей Амира следует вопрос о том, что Баха ад-Дин не практикует громкого зикра, который был в ходу у Амира. Ответ Амира рассеивает все сомнения. «Любое действие, исходящее от этого человека, подобно зеркалу, отражающему божественную мудрость. Его личной воли в этом нет»[43]. Став шейхом, Накшбанд, как считается, добавил к восьми принципам духовно-религиозной жизни ‛Абд ал-Халика еще три своих принципа,[44] которые способствовали закреплению практики тихого зикра за братством. Накшбандом же декларировался отказ от коллективного аудирования (сама‛) и громких радений с танцами. Известность Баха ад-Дина Накшбанда, приобретенная им благодаря обучению у шейхов Хваджаган и у шейхов братства Йасавийа, приводит к значительному численному увеличению последователей братства Накшбандийа и среди оседлого населения, и среди кочевых тюркоязычных племен Средней Азии. Начиная с шейха Накшбанда, деятельность братства выходит далеко за пределы Бухарского вилайета, постепенно охватывая всю территорию Хорасана и Мавераннахра. При этом «… основную роль в консолидации Накшбандийа, расширении его влияния и укреплении организационной структуры»[45] сыграли первый и второй халифа Баха ад-Дина – ‛Ала ад-Дин ‛Аттар (ум. 1400 г.) и Мухаммад Парса (1345–1420). Отец ‛Ала ад-Дина был выходцем из Хорезма. После его смерти ‛Ала ад-Дин отказывается от своей доли наследства в пользу двух братьев, уезжает в Бухару и там поступает в одну из медресе. По одной версии, ‛Ала ад-Дин, по всей вероятности так и не закончив обучения, сам приходит к Накшбанду, инициируется им и становится учеником, а впоследствии и зятем Накшбанда. По другой версии, у Накшбанда была младшая дочь. Как только она достигла совершеннолетия, Накшбанд явился в комнату ‛Ала ад-Дина, которую он занимал в медресе. Зайдя в комнату, он увидел старую циновку, два кирпича вместо подушки и разбитый кувшин для ритуального омовения. ‛Ала ад-Дин при виде Накшбанда припал к его ногам и начал умолять его взять к себе. На что Накшбанд ответил: «У меня есть дочь, которая сегодня достигла совершеннолетия. Я уполномочен (ма'мур) отдать ее тебе в жены». После этого заявления ‛Ала ад-Дин смущается и начинает объяснять, что у него нет ничего, что он мог бы предложить ей и за нее. Накшбанд не обращает на это внимания и все же выдает свою дочь замуж за ‛Аттара. От брака ‛Аттара с дочерью Накшбанда рождается мальчик – старший сын ‛Аттара Хасан, также ставший в дальнейшем шейхом братства. Рассказывают также, что после того, как Накшбанд «признал» ‛Ала ад-Дина за своего ребенка и увел из медресе, он дал ему указание ходить босиком по рынкам и улицам Бухары с корзиной яблок на голове и во весь голос предлагать их на продажу, на что ‛Аттар с готовностью согласился. Об этом прослышали братья ‛Аттара. Им стало стыдно за своего брата. Тогда Накшбанд, велел ‛Аттару торговать яблоками уже непосредственно возле магазинчика братьев. ‛Ала ад-Дин так и сделал. Вслед за тем, говорит традиция, Накшбанд «… сообщил ему путь и занялся его духовным воспитанием».[46] Мухаммад Парса сам пришел к Накшбанду. Рассказывают, что он, постучавшись в дверь дома Баха ад-Дина и испросив разрешения о встрече, оставался в смиренном ожидании снаружи, пока служанка сообщала шейху о прибывшем. Когда шейх спросил служанку о том, кто его спрашивает, она ответила, что за дверьми дожидается шейха некий благочестивый молодой человек. Шейх вышел и, увидев пришедшего, спросил: «Это вы – благочестивый (парса)?». С тех пор это прозвище осталось за Мухаммадом (Парса). О Мухаммаде Парса известно, что он сопровождал Накшбанда во втором паломничестве в Хиджаз, где и был им инициирован.[47] Свой же самостоятельный хаджж он предпринял незадолго до своей смерти, посетив по пути могилы святых в Термезе, Балхе, Герате и Нишапуре. Везде, где бы он ни проезжал со своими учениками, «… саййиды, шейхи и улемы пользовались случаем, чтобы выразить такому всемилостивому и всепочитаемому (а‛зам ва акрам) свое почтение (тамаллук)»[48]. Этот хадж оказался для него последним. Уже в Мекке он почувствовал себя плохо, а приехав через два дня в Медину, скончался и там же с почестями был похоронен. При жизни Мухаммад Парса активно вмешивался в политическую жизнь Тимуридов. По-видимому, не без его участия или поддержки в Самарканде был свергнут правитель Мавераннахра, внук Тимура и сын Мираншаха, неискушенный в политических интригах Тимуридов, но прекрасный военачальник Мирза Халил-Султан (1384–1411)[49], который выразил недовольство частой перепиской шейха Накшбандийа с правителем Хорасана, младшим из сыновей Тимура, Мирзой Шахрухом.[50] Пожалуй, одного из наивысших пиков популярности и политической активности на территории Средней Азии братство Накшбандийа достигло при шейхе ‛Убайдаллахе Ахраре (1404–1490), принявшем цепь духовной преемственности от Йа‛куба Чархи (ум. 1447 г.), одного из многочисленных учеников Накшбанда. Хваджа Ахрар, как называли ‛Убайдаллаха, с раннего детства попал под непосредственное влияние шейхов и последователей братства. Его дед и дядя имели очень тесные отношения с шейхами Накшбандийа. С младенчества хвадже Ахрару предначертывалась роль великого шейха. Так, согласно традиции братства, его дед – Шихаб ад-Дин Шаши, будучи при смерти, подозвал двух своих сыновей и велел им пригласить к нему внуков. Увидев ‛Убайдаллаха, он взволновался и попросил сыновей приподнять себя с постели. Его приподняли, и он, усадив мальчика подле себя, начал касаться своим лицом всех частей тела ребёнка, горько плача при этом и приговаривая, что именно такое дитя он ждал от Всевышнего. После чего добавил, что этому младенцу уготована судьба властелина и распространителя шариата и что братства под его началом будет процветать.[51] Очень рано молодого хваджу Ахрара стали посещать видения пророческого характера. Как рассказывает сам Ахрар, однажды у гробницы одного из шейхов увидев в грезах Иисуса, он припал к его ногам. Иисус поднял его и сказал: «Не печалься, мы тебя воспитаем». Через некоторое время хваджа Ахрар видит во сне Пророка, который стоит в окружении своих сподвижников у подножия очень высокой горы. Пророк замечает Ахрара и велит отнести его на вершину этой горы. Ахрар усаживает Пророка к себе на шею и доносит до вершины, после чего удовлетворенный Пророк говорит: «Я знал, что в тебе есть эта сила, и что у тебя это получится. Но я также хотел, чтобы в этом убедились и другие».[52] Опекой Ахрара в юношестве занимался его дядя – хваджа Ибрахим Шаши, который увез Ахрара в возрасте 22 лет из родного Ташкента в Самарканд с желанием дать племяннику образование. Однако всякий раз, когда Ахрар приступал к учебе, его настигала какая-то болезнь, мешавшая ему учиться. В конце концов, дядя разуверился в том, что Ахрар когда-нибудь выучится, и позволил ему заниматься тем, чем он сам пожелает. Ахрар начинает посещать известных шейхов Накшбандийа как в Самарканде, так и за его пределами. В Самарканде он несколько раз встречается со способнейшим учеником ‛Ала ад-Дина ‛Аттара Низам ад-Дином Хамушем (ум. 860/1456 г.) и его учеником Са‛д ад-Дином Кашгари (ум. 860/1456 или 862/1458 г.). Через некоторое время Ахрар решает посетить Бухару, а затем – Герат, в котором он в течение 4 лет также тесно общается с известнейшими суфийскими шейхами - Касимом Табризи и Баха' ад-Дином ‛Умаром. По истечении 4 лет он направляется в провинцию Балх с надеждой встретиться с Йа‛кубом Чархи. От Чархи ему передается цепь духовной преемственности Накшбандийа, и Чархи же формально инициирует Ахрара, сообщая ему зикр братства и способ его проговаривания. Вспоминая ритуал своей инициации и передачу эстафеты духовной преемственности, Ахрар описывает один момент ритуала, весьма интересный с точки зрения сравнительного религиоведения и очень редко фиксируемый суфийскими трактатами. Речь идет о подаче руки инициирующим инициируемому, обозначающий момент передачи духовного наследия. После того, как Йа‛куб рассказал хвадже Ахрару о своей инициации Баха ад-Дином Накшбандом, «… он протянул свою руку, (говоря тем самым): давай, присягай. Естество мое не приняло его руку, поскольку на благословенном лбу у него выступала какая-то белизна, напоминавшая некое заболевание, что и стало причиной отвращения в моем естестве. Он уловил это омерзение (карахат) во мне и тут же отдернул руку. Его лицо изменилось и приняло вид, от которого я потерял свою волю и был близок к тому, чтобы безвольно припасть к нему. Он тут же вновь протянул свою руку и сказал: «Хваджа Баха ад-Дин, да будет свята его могила, [в свое время] взял мою руку, сказав, что твоя рука – это моя и твоя рука, всякий, кто возьмет твою руку, возьмет нашу руку. Поэтому бери руку хваджы Баха ад-Дина». Я без промедления взял руку Йа‛куба Чархи, после чего он объяснил мне зикр пути Хваджаган, да освятит Аллах их души, в виде «отрицания-утверждения» (нафи вал исбат), называемый также как «осознание исчисления» (вакуф-и‛дади). Примечательно, что по окончании ритуала инициации Йа‛куб Чархи заметил Ахрару: «От Великого хваджы, да будет свята его могила, дошло до нас то, что если мы воспитываем ученика путем привлечения (би тарик джазба), то наш выбор правильный»[53]. Здесь попутно заметим, что путь привлечения джазба характеризуется крайне активной формой духовных действий со стороны шейха по отношению к потенциальному мюриду. После посвящения хваджа Ахрар возвращается в Герат, вслед за тем – в родной Ташкент. В Ташкенте хваджа Ахрар, как говорит традиция братства, вместе с неким компаньоном начинает заниматься земледелием и спустя некоторое время становится одним из самых богатейших людей среднеазиатского региона. «Только в Каршинской и Самаркандской областях хвадже Ахрару принадлежало 375 тыс. танабов = свыше 60 тыс. га плодородной земли»[54]. Другими словами, в Средней Азии при хвадже Ахраре братство Накшбандийа становится обладателем не только политической власти (в этом отношении большую работу проделали еще предшественники Ахрара), но и власти экономической. В этой связи довольно интересными представляются высказывания хваджы Ахрара о его роли в политической и духовной жизни региона. «Если бы мы, – говорит Ахрар, – в это время занимались [только] привлечением учеников, то ни один шейх не нашел бы себе мюрида. Однако нам было велено защищать мусульман от несправедливости тиранов. Для этого мы должны были поддерживать контакты с правителями и держать их деяния под своим контролем, реализовывая вместе с тем устремления мусульман. Всевышний своей милостью даровал силу, благодаря которой мы, если захотим, одним росчерком пера сможем сделать так, что оплошавший и претендующий на божественность падишах оставит свой пост и босиком через терновник и мусор побежит к нам».[55] Из этих высказываний, очевидно, что хваджа Ахрар, а вместе с ним и братство Накшбандийа, стали полностью контролировать и определять во всех аспектах жизнь среднеазиатского региона. Достаточно заметить, что отец Бабура, ‛Умар Шейх Мирза, был учеником Ахрара, во всех своих делах советовавшимся с учителем. Сыновья Ахрара поддерживали очень тесные контакты с самим Бабуром.[56] Сам хваджа Ахрар так определил всю дальнейшую социально-политическую линию братства: «Чтобы исполнять свою духовную миссию в мире, необходимо пользоваться политической властью»[57]. Таким образом, образовавшаяся на территории современной Средней Азии в конце ХII – начале ХIII в. школа Хваджаган привела к рождению братства Накшбандийа, которое к рубежу ХV–ХVI веков стало мощным социально-политическим объединением, играющим ведущую роль во всех сферах жизни среднеазиатского региона и имеющим огромное число сторонников и последователей. Несомненно, что в основе роста популярности и влияния Накшбандийа среди населения лежало нечто особенное, позволявшее братству успешно конкурировать с другими суфийскими братствами, действовавшими на той же территории, как то: Кубравийа, Кадирийа, Йасавийа и т.д. Скорее всего, что «нечто» следует искать в принципах духовно-религиозной жизни, заложенных первоначально ‛Абд ал-Халиком ал-Гидждувани и положивших начало образованию школы Хваджаган и дополненных затем Баха ад-Дином Накшбандом, а также – в организационной основе братства, то есть в отношениях «учитель–ученик», и конечно же – в повседневной практике братства, которая в первую очередь привлекает внимание потенциальных последователей.
Абу Йакуб Ходжа Йусуф - основатель линии Хваджаган(Ходжаган)-Накшбандия
Йусуф родился в 1048 году и умер в 1143 году, в возрасте девяноста пяти лет. На момент его рождения, Хамадан находился во власти Сельджукского правителя Тугрула, который правил Персией к югу от Амударьи и даже завоевал Армению. Как раз в год рождения Йусуфа, Сельджуки выиграли решающую битву при Дандакане, в результате чего с властью Газнавидов к югу от реки было навсегда покончено. Тугрул был провозглашен Эмиром Хорасана. Так начиналось владычество Сельджуков, которое продолжалось в течение трех веков, постепенно перемещаясь на запад, к Малой Азии. Я упоминаю здесь это историческое событие, поскольку оно объясняет связь Йусуфа с древним центром Учителей Мудрости, к северу от Мосула. Третий из преемников Йусуфа написал в его биографии 3 о связи Учителя с Христианством и Волхвами, а также с "учителями других религий". Будучи довольно молодым, в возрасте тридцати пяти лет, Йусуф уже считался учителем, и первым удостоился титула "Ходжа" 4 , который при Сассанидских правителях присваивался Визирю, первому советнику монарха. Со времен Йусуфа, Ходжаган редко принимал участие в государственных делах, хотя и оказывал глубокое влияние на правителей и народ. Биограф описывает Йусуфа, как высокого стройного человека с тонкими чертами лица и золотистыми волосами. Он был рябым, но всегда веселым и улыбающимся. Одеждой Йусуфу служила заплатанная шерстяная накидка. К 1080 году у Йусуфа уже была группа учеников, с которыми он переселился из Хамадана в Бухару, в пятистах милях на северо-восток от Амударьи. В то время Туркестаном, где было много неортодоксальных учителей, правили Караханиды, отличавшиеся большой набожностью. Султан Шамс аль-Мулк, также как и его отец, славился своей справедливостью. Он придерживался кочевнических порядков своих предков, и появлялся в Бухаре только зимой. Тем не менее, его усилиями было воздвигнуто много прекрасных зданий, включая кафедральную мечеть Бухары. Однако он не слишком ладил с ортодоксальным священством, поскольку поддерживал неортодоксальных учителей. Вне всяких сомнений это было лишним поводом для Йусуфа, чтобы предпринять далекое путешествие в страну, языка которой он не знал. Он всегда учил на персидском, хотя большинство его учеников составляли турки. Из Хамадана в Бухару с Йусуфом отправилось одиннадцать человек. Среди них был первый Турецкий Учитель, Ахмад Ясави, и другие люди, позднее имевшие большое влияние на обширной территории от Китая до Константинополя. Биограф утверждает, что Йусуф унаследовал чалму и посох, asa, Сальмана Перса, которые были переданы ему Имамом Зэйном аль- Абидином, учеником Хусейна, бывшим, в свою очередь, внуком Пророка, убитым в Карбале. Драгоценные реликвии затем перешли к Имамам Мухаммаду Бакиру, Джафару ас-Садику, Советнику Харун ар-Рашида, Баязиду Бистами, великому Багдадскому суфию и затем к Абу Хасану из Харакана. От Абу Хасана учение было передано Шейху Абу Али Фармади, который, в свою очередь, был учителем Йусуфа и его связующим звеном с Учителями Мудрости, остававшимися за кулисами в Хорасане. Таким образом, Йусуф поселился в Бухаре, где в течение шестидесяти лет был Великим Учителем. До последних лет своей жизни он держался в стороне от общественных дел, и избегал контактов с правящими классами. Среди последних были военные лидеры, крупные землевладельцы, богатые торговцы международного уровня, а также ортодоксальное мусульманское священство. Все деньги, которые оказывались в распоряжении Йусуфа, тратились на бедных, так как он не принимал подарков лично для себя. Он был внимателен ко всем, и испытывал глубокое сострадание к попадавшим в беду. Йусуф постоянно цитировал Коран и использовал для этого любую возможность. Биограф повествует также, что он часто становился лицом к далекому Хамадану, и слезы текли по его щекам. Его отношение к религиозной ортодоксальности было очень простым. Он говорил своим ученикам, что религия – это таинство, которое невозможно объяснить, и что не имеет смысла попусту тратить время на теологические изыскания. Ум человека неспособен постичь эту тайну, и вовсе не был предназначен для того, чтобы пытаться сделать это. Йусуф беспристрастно относился ко всем религиям; его любовь имела универсальный характер, и ощущалась всеми, кто приходил к нему. Волхвы, все еще остававшиеся в Бухаре того времени, регулярно навещали его. Йусуф говорил: "Все люди знают, что любовь – это Высшая Сила, которая объединяет человека с Богом. Но любить может лишь тот, кто освободился от себя". Освобождение от себя в этой традиции называлось итлак. В отношении Бога часто использовался термин Хакк, Истина, что практически однозначно указывает на связь с концепцией Аюры Мазды, Духа Истины. Найти Бога, значит найти Истину, тахкик. Этот термин является практически полным синонимом слова итлак. Я, в свою очередь, подразумеваю под "трансформацией" освобождение человека от себя и обретение Истины. Члены Ходжагана, в особенности, настаивали на важности методики. Ищущему нужен тот, кто может показать ему путь. Это называется иршад, а показывающий путь – муршид. Важное различие между Учителями и южными суфиями заключается в отношениях между учителями и учениками. Возможно, на южных суфиев оказала влияние индийская идея гуру, а также жесткое требование послушания старших в христианских монастырях. Шейх брал на себя полную ответственность за духовное состояние своего мурида (послушника), который, со своей стороны, отрекался от всего своего имущества, и старался как можно прилежнее следовать образу жизни своего шейха. Отказ от себя достигался посредством подчинения и послушания. Это получило название fana fi'l-shaikh, или отказ от себя во имя учителя. По достижении этой стадии, следовало fana fi'l-rasul, или отречение от себя во имя Пророка Бога, и, в итоге, fana fillah, или отречение во имя Бога 5 . Учителя Мудрости полностью отвергали этот путь. Они не позволяли своим ученикам поклоняться себе, и настаивали на том, что Мухаммад отвергал любые притязания на то, что он сам был путем к Богу для других людей. Во времена Учителей, духовная жизнь Центральной Азии отличалась необычайной свободой. Снова и снова, Учителя показывали своим собственным примером, что следует с уважением относиться ко всем путям и учениям, поскольку в каждом из них можно найти нечто полезное для себя. Мне довелось изучить историю духовных исканий многих времен и частей света, и всегда, всегда я находил указания на межрелигиозные споры, сектантство, а также отвержение и гонения на еретиков. Каждый учитель или духовный лидер настаивает на превосходстве своего пути, и его последователи считают своим долгом всячески превозносить своего учителя, унижая при этом других. В то же время, история Ходжагана уникальна в том смысле, что в ней нет признаков каких-либо подобных споров или соперничества. Это, более чем что-либо еще, подвигло меня к изучению жизнь Учителей и написанию настоящей книги. Я по своему опыту знаю, что по-настоящему великие учителя, признают соперничество и обособление недуховными тенденциями. Только наша низшая природа, та самолюбивая природа, от которой мы пытаемся освободиться, шепчет нам: "Я прав, а если ты не согласен со мной, то ты ошибаешься". Члены Ходжагана считались правоверными мусульманами, исполнявшими свои религиозные обязанности, и почитавшими Коран как откровение Бога. Тем не менее, они не следовали предписаниям ортодоксальных теологов Аббасидского Халифата, на которых, в свою очередь, оказала глубокое влияние философия Аристотеля. Аббасидские теологи разработали рационалистическую традицию, полностью противоположную идее трансформации. Следует, в связи с этим, отметить, что влияние Греческой философии, ставшее настолько могущественным по окончании Темных Веков, косвенно обязано своим происхождением Исламу, в частности, Испанскому и Омейадского Халифата. Я всегда чувствовал, что основной причиной, по которой Учителям Мудрости пришлось покинуть территорию от Испании до Византии и Багдада, и даже Индию, заключалась в том, что греческий рационализм полностью отвергает необходимость в трансформации. Центральная Азия, включая Персию, никогда особенно не была расположена к рационалистическим предрассудкам, и поэтому была плодородной почвой для новых семян. Однако мы должны вернуться к истории Йусуфа из Хамадана. Как и все остальные Учителя, он обеспечивал свою семью собственным трудом. Он никогда не принимал даров от своих богатых приверженцев. Есть очень показательная история, связанная с одним из его ближайших учеников и наследников второго поколения – Khalifa или Халифом – Хваджой Хасаном Андаки, который был одним из одиннадцати людей, переехавших с ним из Хамадана в Бухару. После того, как Хасана посвятили в Метод, он настолько безудержно отдался ему, что по прошествии недолгого времени, стал пренебрегать своими основными обязанностями и перестал обеспечивать своих жен и детей. Однажды Ходжа Йусуф сказал ему по этому поводу: "Ты погрузился в скверное состояние праздных мечтаний. Мы все обязаны заботиться о своем телесном существовании, и тех, кто от нас зависит". Хасан ответил: "Я знаю об этом, но в своем нынешнем состоянии, сколько бы я ни пытался работать, я не могу ничего сделать". Той же ночью, у Хваджи Йусуфа было видения, в котором голос Бога сказал ему: "О, Йусуф, я дал тебе глаз мудрости и глаз сердца". После этого, Йусуф приблизил к себе Хасана, и следил, чтобы на него не возлагали никаких земных заданий. Давайте попытаемся представить себе Бухару того времени. Сельджукский Султан Санджар владычествовал над всеми странами к северу и к югу от Амударьи. В течение двадцати одного года, с 1109 по 1130, Бухарой правил Арслан Хан, глава дома Караханов. За годы своего правления, ему удалось украсить Бухару множеством прекрасных сооружений, а также собрать при своем дворе поэтов и ученых. Благодаря известности Багдада, правители, желавшие продемонстрировать свою независимость от приходившего в упадок Халифата, выставляли напоказ свою либеральность и свободу, предоставленную учителям различных религий и культов. Нашлось место для Буддийских храмов, Христианских церквей, и даже Волхвы продолжали следовать своему древнему Зороастризму. Сельджуки располагали большей силой на западе и на юге, и их Султан Санджар был большим почитателем Йусуфа и его школы. Он уговаривал его прислать учителей в Хорасан и даже в Мосул. В 1114 году, Султан Санджар послал значительную сумму в золотых монетах с Квазимом Джахри, чтобы Йусуф мог переехать из Бухары в Мерв, создать там школу и построить жилой район для большого количества дервишей, приезжавших к нему на учение. Йусуф переехал в Мерв и прожил там остаток жизни, хотя и много путешествовал. В 1121 году, в возрасте семидесяти двух лет, он приехал в Багдад и прочел несколько лекций в Теологической Академии. Известный теолог, Ибн ас-Сака, заподозрил его в неортодоксальности. В ответ, Йусуф сказал: "Сядь, от тебя исходит дух неверности. Я вижу, что не умрешь, не предав религию Ислама". Этому пророчеству суждено было сбыться. По прошествии недолгого времени, Ибн ас-Сака отправился в Константинополь с Византийским послом и, с целью жениться на дочери императора, принял Христианство. Влияние Хваджи Йусуфа распространялось от Месопотамии до восточного Туркестана. Одиннадцать его учеников прочно основали среди народа традицию Учителей, в то время как ортодоксальное священство, по большей части, оставалось в стороне. Хотя Йусуф и его ученики были убежденными мусульманами, и никогда не подвергали сомнению божественное происхождение Корана, их трактовка была серьезным ударом по самодовольству тех, кто придерживался удобного рационализма Аббасидских теологов. Я постараюсь как можно понятнее разъяснить это, поскольку речь идет о самой основе мудрости Ходжагана. Они использовали различные выдержки из Корана для того, чтобы показать, что человек спит, и что может проспать так всю жизни, не проснувшись даже после смерти. Известная фраза "муту каблан тамуту", "умри, прежде чем умереть", была интерпретирована следующим образом: Если ты не умрешь для себя, прежде чем умереть для своего тела, то не пробудишься от своих иллюзий и унесешь их с собой за порог смерти. Согласно ортодоксальным представлениям, реальность делится на два мира, "настоящее" и "будущее". Мир будущего вечен, и для истинно верующих представляет собой состояние вечной благодати, которое отличается от обычного мира только отсутствием зла, страданий и смерти. Злых людей ждет наказание, но не вечное, поскольку Аллах милостив, и желает, чтобы все его люди наслаждались Раем. Такие простые представления вполне удовлетворяли безграмотных арабов, и с тем дополнением, что даже самый горький грешник, умерев в войне с неверными попадает прямо в Рай, это учение пронесло победоносный флаг Ислама от Испании до Индии. Аббасидские Халифы с их Персидскими корнями и склонностью к греческой философии, были слишком изощренными, чтобы принять эту доктрину двух миров в ее изначальной форме. При Халифе Мамуне, Мутазилитские теологи, предложившие рационалистическое и "приземленное" толкование Корана, достигли значительного могущества, что, в конце концов, подорвало саму основу веры, и привело к краху Аббасидского Халифата. Оппозицию рационалистам составляли более мистически настроенные учителя, такие как великий Баязид Бистами, проповедовавший и рассказывающий о более интеллектуальном рае тем, кто был способен понять тайну Объединения с Аллахом. Так зарождался южный Суфизм, но его приверженцы, не понимали, что продолжают трудиться в мире сновидений. Учителя, в свою очередь, начали с того, что заговорили о возможности выхода "за рамки рая" и проникновения в Мир Истины. Однако это было возможно только для людей, пробудившихся и освободившихся от эгоизма, то есть источника всех иллюзий. Таким образом, появился новый критерий деления: часть людей была удовлетворена перспективой остаться в спящем состоянии, тогда как другие старались пробудиться и найти Истину. Отождествляя Истину, Хакк, с Богом, Аллахом, Ходжаган мог претендовать на полное соответствие Корану. От ортодоксального священства члены Ходжагана отличались тем, что настаивали на недостаточности следования религиозному уставу для достижения Истины. Если поставить знак равенства между Миром Истины и Царством Божьим, о котором учили Иоанн Креститель и Христос, то мы можем применить в отношении Учителей фразу из Нагорной Проповеди: "Если ваша праведность не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы ней войдете в Царство Небесное". Кроме того, авторитетные личности того времени приписывали Ходжагану обладание особыми духовными силами, Карамат. Хваджи могли предсказывать будущее, исцелять больных, общаться между собой на расстоянии, а также передавать свои способности посвященным ученикам. Их влияние на султанов и ханов было обусловлено не только всенародным почитанием, но также и тем, что все считали их необычными людьми. Методики дыхания всегда считались в Азии средством развития особых способностей. Индийские йоги практиковали их задолго до появления Учителей в Центральной Азии, хотя между их методиками были важные различия. Уйгурские бхикшу, вне всяких сомнений, практиковали буддийскую медитацию, в которой использовались священные слова, а Учителя Мудрости, в свою очередь, практиковали зикр, то есть повторение имен Бога, или слов хвалы и благодарности. Учителя, кроме того, постились, так как Пророк считал пост лучшим способом очищения. Упражнения различных Учителей отличались друг от друга, но три основных техники, контроль дыхания, повторение и пост всегда оставались одними и теми же. Все они связаны с трансформацией энергии. Конечно же, сами по себе, они не ведут к смерти эго, то есть, к фана, основе трансформации. О методах достижения фана мы будет говорить с вами по ходу более пристального изучения деятельности Учителей, основываясь на многочисленных книгах, написанных учениками. Насколько я могу судить, Йусуф Хамадани замечателен, прежде всего, не своим новаторством, а тем, что был избран внутренним кругом Учителей в силу своих необычайных духовных качеств. Помимо всего прочего, он был очень хорошим человеком, смиренным и непритязательным, питавшим беспредельную любовь к своим ближним. Пусть даже его последователям удалось достичь более высоких стадий трансформации, Йусуф сыграл уникальную роль в истории Учителей Мудрости. Он жил открыто, так чтобы его могли видеть и слышать обычные люди. Он не занимал никаких постов в государственной иерархии, не был верховным волхвом, христианским патриархом, как Тимофей великий, или одним из великих мусульманских факихов, теологов, занимавших очень высокие посты при дворе. Даже в последние десять лет своей жизни в Мерве, когда его школа была известна во всей Персии и Туркестане, а ученики стекались из Египта, и даже Испании, Йусуф продолжал жить, как бедный человек. Он зарабатывал собственными руками, и не позволял своим ученикам покланяться себе, что было характерно для всех остальных учителей. До самой смерти, он практиковал духовные упражнения. Говорили, что его контроль над дыханием был настолько изнурительным, что его тело покрывалось потом. Как и многие другие, Йусуф посвятил свою долгую жизнь зикру и хабс-и-нафас, контролю дыхания, и использовал на это невероятные количества энергии..
Несколько великих братств дервишей, доживших до наших дней, считают, что у их истоков стоял Ходжа Йусуф. В 1205 году, Шейх Авхад ад-дин из Кимрана передал свой метод Ибн аль-Араби из Дамаска. Тем не менее, методика Учителей не нашла на Западе такого же признания, как и в Центральной Азии. Здесь особую роль сыграл Ходжа Ахмад Ясави. Его родиной был Ясы, более известный как Ташкент, названный так после татаро- монгольского нашествия. Ахмада считают отцом турецкой духовности. Он прожил 120 лет и умер в Ташкенте в 1166 году. Рашахат айн аль-Хаят 6 повествует о том, что Ходжа Ахмад был одарен великими духовными способностями исцеления и пророчествования. В молодости он учился алхимии у известного алхимика и мага, Бабы Арслана. В свою очередь, Бабе Арслану, в видении, Пророк велел лично обучить Ахмада и передать ему все свои секреты. Ахмад оставался с Бабой вплоть до его смерти. Почувствовав приближение своей кончины, Баба Арслан посоветовал Ахмаду поехать в Бухару и продолжить свое обучение у Хваджи Йусуфа из Хамадана. Его трансформация была завершена, и он стал первым Хваджой, обученным в Туркестане, поскольку остальные одиннадцать человек приехали с Йусуфом из Хамадана. Шейх Ибрагим, отец Хваджи Ахмада, был одним из духовных лидеров Китайского Туркестана, а его мать, Айша Хатун, была дочерью одного из посвященных его отцом людей. Отец и мать умерли, когда Ахмаду было семь лет, и он воспитывался свой сестрой Джахвар Шахназ Хатун. Отец Ахмада предрек ему быть "Шейхом Шейхов, Кутубом Туркестана". Вскоре после своего окончательного посвящения, Ахмад вернулся в Ташкент, и открыл школу с преподаванием пути Учителей на Турецком языке. Он отличался от других посвященных Йусуфом Хамадани своим интересом к музыке и священному танцу. В течение долгих веков Ташкент был центром традиции сама, гораздо более древней, чем Ислам. Ахмад поддерживал дружеские отношения с Буддийскими монахами, и делился с ними секретами Учителей. Йусуф Хамадани хотел, чтобы после его смерти Ахмад Ясави продолжил его дело, но не хотел отрывать Ахмада от его изумительной работы на востоке. Поэтому, дело Йусуфа продолжил святой Ходжа Хасан Андаки, который поражал своих учеников своей смиренной жизнью, открывшей ему тайны, непостижимые для обычного человека. Он вел аскетический образ жизни, но не призывал своих учеников следовать этому пути. Хасан, в свое время, сопровождал Хваджу Йусуфа в поездке в Багдад. Он умер в 1059 году, в возрасте девяноста лет, и никто не решался возложить на себя его обязанности. В конце концов, все Учителя решил просить Ахмада Ясави приехать в Бухару, куда переместились из Мерва оставшиеся ученики. Ахмад пробыл в Бухаре три года, после чего передал лидерство одному из величайших Учителей, Хвадже Абд аль-Халику Гудждувани, и возвратился в Ташкент, где и прожил остаток жизни. Рашахат повествует, что в возрасте шестидесяти трех лет Ясави решил отказаться от всего своего имущества и переселиться в келью, которую он построил своими собственными руками. Он продолжал учить в течение пятидесяти лет, сосредотачивая основное внимание на трансформации через самодисциплину и унижение. Он остался в памяти людей, как человек, источавший любовь и способный творить чудеса. Через триста лет после смерти Ахмада, великий завоеватель, Тамерлан, ввел особое поклонение Хвадже Ахмаду после видения у его могилы в Ташкенте, в котором ему явился Учитель. В своей автобиографии, Тамерлан утверждает, что Учитель явился ему и повелел выучить наизусть стихотворение из его сборника, добавив: "В трудную минуту, мушкил, вспомни это стихотворение".
Shebiyelda Shemi shebistan itgan Bir lakzada alem ni gulistan itgan Bes mushkil isim tushupdir asan itgil Ey barche ni muskilumi asan itgan
В самую долгую ночь зажги свечу в темноте Она вспыхнет и превратит мир в розовый сад Какой бы трудной ни была задача, будь настойчив и победишь Галера служит гребцам путеводной звездой
Много лет спустя, когда во время жесточайшей битвы с армией турецкого Султана Баязида Громовержца кавалерия Тамерлана бросилась в атаку, он семьдесят раз повторил эти строки, и решающее сражение было выиграно. Ходжа Ахмад следовал правилу вех Учителей и никогда не принимал личных подарков. Он зарабатывал себе на жизнь вытачиванием деревянных ложек. Легенда повествует о том, что он обычно клал ложки в корзину, навьюченную на его осла. Осел ходил по улицам, и если кто-нибудь брал ложку, то он не отходил, пока в корзинку не положат деньги за покупку. Вечером осел возвращался к хозяину, и Ахмад брал из корзинки деньги на пропитание. Несмотря на уединенную жизнь, Ахмад Ясави имел колоссальное влияние во всем Туркестане 7 . Ходжаган должен был поддерживать равновесие между четырьмя сословиями: правителями (тогда, династией Шахов Хорезма), турецкой наемной армией, ортодоксальным мусульманским священством и основной частью населения, земледельцами и купцами. Йусуф Хамадани давал очень простой совет: "Будь лояльным к власти, и одинаково веди себя по отношению ко всем четырем сословиям. Если все будут знать, что ты говоришь только правду, никто тебя не тронет". Только один из шейхов был убит, Маджад ад-дин, молодой шейх, ученик великого Наджама ад-дина Кубра, основателя одного из великих орденов дервишей. При этом следует отметить, что Наджам ад-дин Кубра, хотя и являлся учеником Йусуфа Хамадани, так и не был принят в круг Учителей Мудрости, то есть, в Ходжаган. Никогда за четыреста лет Учителя не компрометировали свою полную независимость от всех группировок и личностей. Секрет их успеха заключался в настойчивом уклонении от различных сулящих богатство постов, и практике унижения. Все летописи сходятся на том, что влияние Учителей было основано на любви, которую они изливали на всех общавшихся с ними. Даже ортодоксальное священство, поневоле завидовавшее им и возмущавшееся неуважением к схоластике и теологическим диспутам, очень редко открыто выступали против Ходжагана. Несколько весьма важных орденов дервишей считают своим основателем Ахмада Ясави. Его четвертый преемник, Хаким Ата, был приглашен на Запад, и его школа создала свое отделение на Каспийском побережье, среди поволжских турков. Эта школа существовала на Кавказе вплоть до конца девятнадцатого века. Я уже говорил о влиянии Учителей в Китае, и зарождении Дзена. Кроме того, основные школы Ахмада Ясави в Ташкенте и Заравшане должны представлять особенный интерес для сторонников идей Гурджиева, поскольку именно там сохранялись знания о вибрациях, которые отражались в танцах и музыке, а также в священном ритуале, унаследованном от Волхвов. Именно эти знания отличали Ясавитов от основной традиции, которая, как я уже говорил, рекомендовала контроль над дыханием, зикр и пост, наряду с получением практических навыков для достижения второй стадии освобождения, то есть, свободы от действующих в физическом теле сил.
Четвертый и величайший преемник Йусуфа Хамадани, Ходжа аль- Халик Гудждувани, принадлежал к основной традиции. В Рашахате он назван "Великим Учителем центральной группы Учителей, и главным хранителем Традиции". Он был величайшим Учителем двенадцатого века. Его влияние распространялось на весь Туркестан и за его пределы. Он был одним из одиннадцати учеников, пришедших с Йусуфом в Бухару. В конце двенадцатого века Туркестан и Персия пребывали в неспокойном состоянии. Благоденствие десятого и одиннадцатого веков было подорвано борьбой за власть между династией Шахов Хорезма из западного Туркестана, и немусульманским домом Кара Хитай из восточного. Сама по себе такая ситуация не предвещала древней персидской культуре ничего благоприятного, но лишь немногие предвидели грядущее опустошение от рук монгольских завоевателей тринадцатого века. В то же время, очевидный крах Аббасидского Халифата, а также упадок Багдада как религиозного и научного центра, означал для таких городов, как Бухара и Самарканд, чей первый расцвет пришелся на период правления Саманидской династии, исчезновение южного источника воодушевления. С тех пор члены Ходжагана больше не отправлялись в Багдад, как это в свое время сделал Йусуф Хамадани. Печально окончившиеся Крестовые Походы опустошили Сирию, и многие с надеждой смотрели на Туркестан как на возможный источник руководства. Нам, привыкшим считать Европу центром культуры Средних Веков, трудно представить себе, насколько европейское искусство и наука обязаны Востоку. Ассирийские и армянские христиане многое сделали для продвижения взаимообмена. Не следует забывать, что, хотя Учителя были, строго говоря, ортодоксальными мусульманами, они держали двери открытыми для всех религий, и с радостью принимали иудеев, христиан и буддистов в свои группы. Сам Абд аль-Халик Гудждувани имел связи с Западом. Его отец, Абд аль-Джамиль 8 был родом из Малоазиатской Малатии, а бабушка была Сельджукской принцессой. Абд аль-Джамиля почетали великим святым и считали, что он получал руководство непосредственно от Пророка Хидра, бессмертного посланника Бога, унаследованного Исламом от Зороастризма. Он всегда вспоминался в связи с летом, и его "праздник" отмечается шестого мая. Сам Абд аль-Джамиль утверждал, что именно по указанию Хидра он переселился из Малой Азии в Туркестан и остановился в Гудждаване, в нескольких километрах от Бухары. Там же у него родился сын, Абд аль-Халик. В Рашахате приводятся слова Абд аль-Халика: "Когда мне было двадцать лет, Учитель Учителей и Пробудитель Душ, Пророк Хидр, порекомендовал меня Великому Учителю, Йусуфу Хамадани, который принял меня, не смотря на свой преклонный возраст, и посвятил в Ходжаган. Поскольку он тогда жил в Туркестане, я решил следовать за ним, куда бы он ни отправился". Когда Йусуф Хамадани возвратился в Хорасан, Ходжа Абд аль-Халик стал вести неимоверно аскетический образ жизни, хотя и скрывал это от своих друзей и учеников. Благодаря аскетическим практикам, ему открылись необычайные духовные возможности, и паломники стали стекаться к нему из всех частей света. В Дамаске образовался круг его последователей. Именно посредством этого круга, Джалал ад-дин Руми впервые вступил в контакт с Учителями Мудрости. Школа в Дамаске просуществовала вплоть до прихода Оттоманских Турков. Ходжа Абд аль-Халик был первым Учителем, сформулировавшим "систему". Он выделил следующие стадии трансформации: "правильное поведение", "путь" и "завершение". "Напутствие", написанное им для своего преемника, указывает на правильную модель поведения, наиболее подходящую для кандидата в посвященные:
"Твое повседневное внутреннее состояние должно быть основано на знании дела, самодисциплине и религиозности. Изучай труды твоих предшественников и принципы Пророка Ислама, а также избегай общества невежественных суфиев. Всегда молись вместе со своим братством, но никогда не призывай к молитве, азан, и не руководи молитвой, Имам. "Не ищи славы, поскольку слава приводит к бедам. "Не вмешивайся не в свое дело. Никогда не завязывай близкой дружбы с царями или их наследниками. "Не имей постоянного дома, и нигде не оставайся надолго. "Не увлекайся чрезмерно музыкой и священными танцами, поскольку их избыток разрушает чувства. Тем не менее, не отвергай священные танцы, поскольку многие почитают их и возлагают на них свои надежды. "Говори мало, ешь мало, спи мало. Держись подальше от толпы и учись ценить собственное одиночество. Не спорь с молодыми людьми, женщинами, а также богатыми и приземленными людьми. Ешь чистую пищу и избегай сомнительной еды. Откладывай супружество как можно дольше, поскольку супружество вызывает желания этого мира, а если ты привязан к этому миру, то твоя религия теряет смысл. "Не смейся слишком много, поскольку излишняя веселость разрушает чувствительность сердца. Тем не менее, всегда будь весел и будь готов радоваться вместе с другими людьми. Не презирай никого, какие бы ни были причины. "Не украшай свою внешность, поскольку украшения свидетельствуют о внутренней пустоте. "Никогда не ссорься с другими людьми, и не проси ни у кого одолжений. Не будь никому бременем. "Не доверяй миру и мирским людям. "Пусть твое сердце будет наполнено унижением и смиренностью, пусть твое тело страдает, а глаза плачут. Пусть твои действия будут прямыми, а твои молитвы искренними. Носи ветхую одежду, и дружи с бедными людьми. Пусть твой дом будет домом молитвы, и пусть высшая мудрость, Хакк Таала, будет твоим руководителем".
Оценивая значение Учителей Мудрости, мы должны принять во внимание то, что, согласно всем источникам, они старались сами следовать принципам Напутствия, и требовали того же от своих учеников. Ходжа Абд аль- Халик, кроме того, сочинил ряд афоризмов, считавшихся его последователями отражением "Пути Учителей".
1. Хош дар дам. Это можно перевести, как "дыши сознательно". Персидское слово "хош" означает практически то же самое, что и греческое nepsis – на латыни, sobrietas. Этот термин использовался восьмью веками ранее Учителями Сирийской пустыни, и весьма часто встречается в Филокалии, книге, авторство которой Успенский приписывает Учителям Мудрости. Он считал, что этот термин эквивалентен Гурджиевскому "само-воспоминанию". В то же время, в рамках Ходжагана, это понятие всегда было связано с дыханием. В соответствии с их учением, воздух, которым мы дышим, обеспечивает питанием наше второе тело, названное Гурджиевым телом кесджан, от персидского словосочетания "носитель духа". Учителя мудрости всегда хранили секрет дыхания, и долголетие первых Учителей считается результатом зикра в сочетании с контролем дыхания.
Хош дар дам, сознательное дыхание, считалось первостепенной техникой саморазвития. В Рашахате сказано, что значение хош дар дам заключается в том, что дыхание служит питанием внутреннего человека. По мере того, как мы дышим, мы должны сосредотачивать внимание на каждом акте дыхания, и осознавать свое присутствие. Для этого нужно находиться в соответствующем состоянии, поскольку "невнимательное" дыхание не доходит до нужных уровней. Мавлана Саад ад-дин Кашгари объяснял, что, в соответствии с принципом хош дар дам, во время дыхания наше внимание должно соответствовать нашей цели. Именно невнимание отделяет нас от Бога. Далее он говорит, что, в рамках пути Учителей, большую важность имеет умение задерживать дыхание, поскольку задержка дыхания заостряет наше внимание, и выводит его на более глубокие уровни.
Ходжа Бахауддин Накшбанд сказал: "Основа этого пути построена на дыхании. Чем больше человек способен осознавать собственное дыхание, тем содержательнее его внутренняя жизнь". Он добавил также, что, помимо всего прочего, важно осознавать изменения, происходящие при смене вдоха выдохом. Эти указания по контролю над дыханием дополняются детальными инструкциями по зикру. Они были составлены более поздними авторами, и, в основном, предназначались для дервишей Накшбанд. В то время, как первые Учителя рассматривали хош дар дам, как основную технику питания внутренних тел человека, учителя вне Ходжагана, такие как Наджим ад-дин Кубра, придавали ему более мистический смысл. Наджим связывал его со звуком Ху, универсальным именем Бога, которое сознательно или не сознательно постоянно произносит каждый человек, от момента своего рождения, и до самой смерти. Мавлана Джами, великий поэт Центральной Азии, говорил, что хош дар дам является абсолютным моментом, когда личность объединяется в Одно Целое. В этом, по его мнению, заключается наивысшая тайна дыхания. Члены Ходжагана использовали термин гаиб-и хувийят для обозначения аннигиляции самости и объединения с абсолютным бытием, в чем и заключается конечная цель освобождения.
2. Назар бар кадам. Смотри под ноги! Кадам значит "нога", "шаг" или "удача". Корень этого слова, к-д-м означает "источник" или "начало". Таким образом, этот афоризм можно растолковать так: "Помни, откуда ты пришел, и куда идешь. Внимательно относись к своим шагам". Афоризм лег в основу важного духовного упражнения дервишей, считающих основателями своей традиции Учителей Мудрости.
3. Сафар дар ватан. Путь домой. Это означает трансформацию, которое переносит человека из мира нереализованного потенциала, алами арвах, в мир воли, алами вуджуб, где человек осознает свое предназначение и получает силы исполнить его. Алами вуджуб соответствует Царству Небесному Евангелий. Согласно учению Ходжагана, человек не способен ни знать свое предназначение, ни исполнить его, пока он остается в субъективном состоянии сна – хаялат.
4. Халват дар анджуман. Одиночество в толпе. Этот афоризм, по- видимому, является самым известным из высказываний Учителей. Существует много его толкований и трактовок. В своем простейшем значении, это то же самое, что Гурджиев называл "неотождествлением": способностью полностью участвовать в жизни внешнего мира, не теряя собственной свободы. Когда Бахауддина Накшбанд просили коротко охарактеризовать учение Ходжагана, он отвечал: "Халват дар анджуман, то есть, быть внешне с людьми, и внутренне с Богом". Ходжа Авлия скзал, что это означает "быть настолько поглощенным зикром, что человек может идти по базару, и не слышать шума".
5. Яд кард. Память. Согласно Рашахату, это означает, что человек должен научиться согласовывать свой язык со своим сердцем, в особенности, произнося зикр. То, что мы чувствуем, мы должны говорить, и то, что мы говорим, мы должны чувствовать. Комментируя этот афоризм, Саад ад-дин Кашгари говорит, что когда шейх посвящает мурида, он должен произносит в своем сердце символ веры "ла илаха илаллах ва Мухаммад ар-расул аллах", а мурид должен почувствовать это в своей груди. Сидя перед шейхом, мурид должен сосредоточить себя, свои глаза, свои губы, свой язык и свой ум на шейхе. В результате этого, сила зикра перейдет к ученику, и его губы станут едиными с его сердцем. После этого, ученик должен терпеливо повторить зикр три раза. В конце каждого трехстишья, он должен задерживать свое дыхание. Рашахат далее дает весьма детальные и дополненные комментариями инструкции, по поводу того, как шейх должен удостовериться в передаче зикра. Он должен быть уверен в том, что ученик научился осознавать свои чувства во время собственной речи.
6. Баз гашт. Возвращение, одностороннее движение; целеустремленность. Толкуя этот афоризм, Убайдаллах Арар говорил, что внутри нас есть цель наших усилий. Семена трансформации засеяны в нас свыше, и мы должны ценить их превыше всего остального. Если есть только одно плодоносное дерево, то все остальные растения является сорняками, и их следует искоренить.
7. Нигах дашт. Осмотрительность. Отслеживай то, что привлекает твое внимание. Учись отвлекать свое внимание от неблагоприятных объектов. Другими словами, "будь бдителен в отношении своих мыслей, и помни себя", хаватир муракаба. Я думаю, что принцип нигах дашт соответствует Гурджиевскому "само-воспоминанию".
8. Яд дашт. Понимание. Эта стадия считается последней, непосредственно предшествующей окончанию трансформации. Ищущий осознает, что его потеря "самости" будет компенсирована объективной любовью, хабби зати. Унижение, которым обусловлена эта стадия, перестает тревожить человека, как только он начинает предчувствовать грядущую радость Истины.
Согласно Рашахату, Ходжа Бахауддин Накшбанд ввел еще три технических термина:
9. Вакуфи заман. Осознавание времени . Таким образом, вводится различие между присутствием, хузур, и отсутствием, гафлат. Ходжа Накшбанд описывал это как "самообладание" или "внимательность". Кроме того, он подчеркивал, что мы должны всегда испытывать благодарность, когда возвращаемся в состояние "присутствия".
10. Вакуфи адади. Отслеживание числа. Ходжа Ала ад-дин Аттар говорил: "Не так важно, сколько раз вы повторили зикр. Важно, чтобы вы делали это, присутствуя, и сознательно". Бахауддин Накшбанд утверждал, что вакуфи адади является первой стадией вступления в духовный мир. Для этой стадии характерно прекращение вербального мышления, и начало непосредственного восприятия, не требующего слов.
11. Вакуфи калби. Осознание сердца. Это то же самое, что и яд дашт, то есть пробуждение Любви Божьей. Человек начинает осознавать, что его собственное существование является препятствием для его окончательной трансформации. Он больше не боится пожертвовать им, поскольку понимает, что получит несравнимо больше, чем потеряет.
Поэт Мулла Джами в своей книге Нафахат аль-Унс пишет, что Абд аль- Халику удавалось поддерживать хорошие отношения со всеми классами и партиями. В то время, жизнь Туркестана была очень неспокойной. Султан Мухаммад из Хорезма не ладил с духовенством, которое поддерживала его мать, Туркан Хатун. Власть была поделена между Мусульманами и неверным Кара Хитаем, чей правитель, Гурхан занимал главенствующее положение. Люди уже не чувствовали себя настолько безопасно, как это было при Байидских и Саманидских правителях, и Ходжагану, благодаря своей абсолютной беспристрастности, часто удавалось предотвращать явную несправедливость и даже кровопролитие. Так, когда зять Султана, Утман, отказался наложить дань на Самарканд и Бухару, Мухаммад осадил, а затем разграбил Самарканд. По сведеньям одного из историков, Ибн аль-Атира, тогда было убито двести тысяч человек; другой историк, Джувайни, приводит цифру десять тысяч. Так или иначе, только благодаря вмешательству Ходжагана Мухаммад распорядился прекратить кровопролитие. В Нафахат аль-Унсе далее сказано, что Абд аль-Халик первый из Учителей ввел сердечную молитву, зикр-и калби, которая была открыта ему Пророком Хидром. Кроме того, он особым образом подчеркивал, что путь Учителей заключается в полной трансформации субъективного состояния, или состояния сна, обычного человека в состояние объективной сознательности освобожденного человека. Освобождение включает в себя четыре стадии, фана, и, пока все они не будут пройдены, человек не освобождается от уз чувственности и эгоизма.
С 1260 года Учителя возобновили свою деятельность. Такие Учителя, как Ходжа Ариф Ривгарави пользовались очень хорошей репутацией у всех классов Бухары. Согласно Нафахат аль-Унс, он оставил пост Главного Учителя, поскольку его репутация среди народа противоречила принципу "избегания славы", оставленному его учителем, Абд аль-Халиком. Он передал свои дела Хвадже Махмуду Фагнави, жившему в маленькой деревушке Фагна, приблизительно в пятнадцати километрах от Бухары. Махмуд не хотел, чтобы его посещала знать Бухары, и строго следовал задаче обучения преемников, одного из которых можно причислить к числу величайших Учителей. Махмуд был плотником, и обеспечивал семью своим собственным трудом. В истории Учителей особым образом подчеркиваются его преподавательские способности. Например, он впервые ввел "упражнение настоящего момента", зикри аланийа. Когда его спросили о цели этого нововведения, он сказал, что "люди все время спят, и это упражнение должно будить их".
Упражнение настоящего момента соответствует второй стадии трансформации, которая ведет к фана-и афал. Для того чтобы понять это, мы должны вникнуть в основу Пути Учителей, отраженную в афоризме. который я услышал много лет назад от Камергера при дворе Султана Абдул Хамида: "Деф-и мефасид джелб-и менафиден эвладир" – получению желаемого должно предшествовать устранение нежелаемого. Этот принцип противоречит распространенному обманчивому убеждению в том, что Дух может войти в человека, прежде чем он очистится от самости. В устранении эгоизма можно выделить четыре стадии.
Первая стадия: фана-и ахкам. Она еще не является истинным освобождением, или фана, поскольку больше связана со внешним миром, чем с самостью. Эта стадия представляет собой развенчание иллюзий относительно видимого мира, то есть, мира тела. Наш эгоизм теснейшим образом связан с зависимостью от внешнего мира. Эгоизм, как раз, и заключается в иллюзии, что мы обладаем чем-то собственным – нашим "эго". Согласно представлениям Учителей, эго является "величайшим заблуждением", которое скрывает от человека его подлинное предназначение. Поскольку "внутри" нет никакого эго, человек обращается к внешнему миру, миру тел, алам-и ахсам. Последний, будучи "снаружи" позволяет человеку почувствовать некое "внутреннее" существование. "Просыпаясь", человек понимает, что мир тел обеспечивает существование его собственного тела, но не имеет отношения к его эго. В этом заключается "первое освобождение". Оно заставляет человека искать внутри себя "реальность", которой нет снаружи.
Вторая стадия: фана-и афал. Это серьезный и тяжелый шаг, который способны сделать лишь немногие. Он соответствует пониманию того, что наша "внутренняя жизнь" представляет собой не более чем мир грез – алам-и арвах. Арвах – это множественная форма от рух – дух. Алам-и арвах, таким образом, является миром духов. Люди ошибочно называют его духовным миром, то есть "миром иным", обещанным религией. Согласно представлениям Учителей, мир духов есть здесь и сейчас. Мы живем в нем, поскольку живем в состоянии сна, с редкими промежутками пробуждения. Состояние сна – это вторая опора эгоизма. Исключительно трудно понять, что в состоянии пробуждения мы не более "реальны", чем в состоянии сна. Понимание приходит с повторяющимся опытом "пробуждения и видения". Именно поэтому зикр "настоящего момента" Махмуда Фагнави был настолько ценным упражнением. Знакомые с идеями Гурджиева узнают его известный тезис: "Человек спит, у него нет "Я", и он не может ничего знать, пока не проснется". Это и ряд других обстоятельств показывают, насколько Гурджиев был тесно связан с традицией Ходжагана. Так или иначе, лишь немногие люди, достигая стадии фана-и афал, осознают, что являются духами, живущими в мире духов.
Третья стадия: фана-и сифат. Опять же, это очень значительный шаг, поскольку он открывает дверь в реальный мир – алам-и имкан. Это мир, в котором возможны свободные акты воли. Это истинный "внутренний мир", с которым мы теряем контакт, когда погружаемся в свои сны. Все духовные пути должны подводить человека к этой стадии, но поскольку она выходит за рамки ума, ее невозможно описать словами. Учителя снова и снова подчеркивали, что освобождения нельзя выразить словесно.
Великий преемник Махмуда Фагнави, Ходжа Азизан Али Рамитани, был ткачом, нассадж. Он был известен повсюду как один из величайших Учителей. Насколько можно судить по имеющимся сведениям, во многом, именно благодаря его усилиям произошло одно из величайших событий истории – обращение монгольских Ханов в Ислам. Его влиятельность в Бухаре обеспечила Ходжагану возможность учить открыто, не нарушая, при этом, правила не вступать в близкие отношения с богатыми людьми и властями. Известность Хваджи Азизана достигла Дамаска и Конии, где Джалал ад-дин Руми написал: "Если бы внутренний мир, хал, не был превыше слов, ка, стала бы знать Бухары слугами Хваджи Нассаджа?" Достигшие третьей стадии фана не могут передать своего внутреннего состояния, хал, другим людям, однако, встречаясь с такими людьми, ощущаешь присутствие реального существа (real being). После смерти Махмуда Фагнави, в ситуации Учителей Мудрости произошли изменения. Народ считал, что Ходжагану отведена особая роль в истории. Хваджей приглашали в Самарканд и Балх, где новые города вырастали на руинах прежних. Много новых учителей появлялось по всему Туркестану, Кашгании и даже на западе, в Ираке. Тем не менее, Ходжаган сохранил свою уникальность, благодаря пониманию трансформации. Это станет очевидным, когда мы перейдем к четвертой стадии освобождения. Четвертая стадия: фана-и зат. Она несет с собой окончательное освобождение от самости, которое позволяет Любви Божьей охватить душу человека. Никакой обособленности и изолированности больше нет, и творение становится Творцом. В связи с этим, следует вспомнить о различиях между южными суфиями и Учителями Мудрости, о которых шла речь в шестой главе. У южных суфиев также есть понятие фана, но оно трактуется в субъективном смысле. Они также выделяют четыре стадии:
На этом пути мурид, ученик, учится создавать ментальный образ своего шейха, учителя, и старается удерживать его до тех пор, пока не ощущает реального присутствия шейха. Мурид представляет своих учителей со всеми теми качествами, к которым он стремится, и строит свое поведение по их модели. Когда шейх ощущает, что мурид научился создавать ментальные образы, он концентрирует внимание ученика на пире, то есть, на основателе того братства, к которому они оба принадлежат. Таким образом, мевлеви сформирует ментальный образ Джалал ад-дина Руми, бекташи – Хаджи Бекташа Вели, а кубрави – Наджим ад-дина Кубра. Когда я встретил последнего мевлеви челеби в Алеппо, он сказал мне, что в его сознании постоянно присутствовал образ Джалал ад-дина Руми, который обещал встретить всех своих верных дервишей в момент их смерти и привести их к Богу. Для самого дервиша, это явно было бесспорной, осязаемой реальностью, однако, я видел также, что это тормозило его дальнейшее развитие. Он действительно прошел через опыт третьей стадии, фана фи'л расул, потеряв себя во имя Посланника Божьего, расула, но это произошло всего лишь один раз, и он не пытался возобновить этот опыт. Четвертая и последняя стадия, фана филлах, достигается лишь очень немногими из немногих. Она, в принципе, соответствует фана-и зат Учителей, но трактуется как объединение с Богом и понимание того, что Бог является обособленной субстанцией, вахдат-и вуджуд. Такой подход может привести к пантеизму и потере контакта с Высшей Волей. Однако основной риск этого пути заключается в том, что он не вырывает с корнем эгоизм. Много говорится о любви между человеком и Богом, но в этой трактовке любовь обретает личный характер, а ничто личное не может быть свободно от эгоизма. Основной задачей освобождения является исторжение эгоизма, поскольку, когда уходит эгоизм, Любовь Божья сама проникает в душу человека. Именно поэтому фана-и зат также называется хувийат, то есть, состоянием, в котором присутствует лишь Один. Все личные проявления исчезают. Это называется раф-и тааюн, индивидуальная воля становится Абсолютной Волей. Ходжаган также указывает на ифна-и вуджудийат, прекращение цепочки существований. Буддисты по этому поводу говорят: "Больше нет перерождений; нет возврата", что соответствует Араханту, достигшему окончательного освобождения. Давайте теперь вернемся к ткачу Хвадже Нассаджу из стихотворения Руми. Его полное имя было Ходжа Азизан Али Рамитани. Рамитан, в свою очередь, был довольно большим городом приблизительно в двадцати километрах от Бухары. Точная дата рождения Азизана неизвестна. Он умер в 1321 году, в возрасте ста тридцати лет, исходя из чего, можно сделать вывод, что он родился в 1191 году. Таким образом, ему было тридцать лет, когда Чингисхан завладел Бухарой. С Чингисханом Азизана познакомил его учитель, Махмуд Фагнави. Азизан много путешествовал по Туркестану и Хорасану, и известно также, что избранные Монгоком монгольские Ханы советовались с ним. Согласно одной легенде, именно Ходжа Азизан убедил Монгка в том, что монголам следует принять Ислам. Для того чтобы понять происходившие тогда события, мы должны снова обратиться к мировой ситуации на момент конца тринадцатого века. Крестовые походы завершились, и в Европе снова наступил беспорядок. Египетский Халифат сосредоточил в своих руках новую силу – мощную наемную армию Мамелюков, в основном, состоявшую из турков, бежавших от монгольских завоевателей Малой Азии. Монголы потерпели первую крупную неудачу, когда их армия, отправленная на завоевание Египта, была разбита наголову в сражении Стены Голиафа 3 сентября 1260. Хотя монголы держали под своим игом Россию, и даже захватили Польшу, ядро Монгольской Империи составляли Туркестан, Персия и Ирак. О масштабах Монгольской Империи можно судить по тому факту, что даже после основных военных неудач, в монгольской власти оставались три великие империи, простиравшиеся от Польши до Китая. Ядро этой империи было больше, чем Персидская Империя в расцвете своего могущества. Тем не менее, существовало также и одно ужасное отличие. Монгольское нашествие опустошило и разорило огромные территории, и на восстановление утраченного ушло почти сто лет. Судя по описаниям из Рашахата и других источников, Ходжаган принимал активное участие в организации реконструкционных работ, хотя и всегда держался в стороне от политических и религиозных неурядиц. Вне всяких сомнений, Учителя Мудрости произвели глубокое впечатление на монголов, которые считали их исключительно одаренными шаманами, проявлявшими необычайные духовные возможности. То, что монголы предпочитали независимых "святых людей" ортодоксальному священству, возможно, послужило причиной появления множества учителей, подражавших Ходжагану, но не посвященных в него. К Хвадже Азизану часто обращались лидеры различных "братств". Приведенные ниже истории из книги Шушуда, Хасеган Ханедани, помогут вам составить представление о влиятельности Азизана. Преуспевающий шейх, Рукн ад-дин Ала ад-давлат задал Азизану три вопроса. Р.А.: "Как и вы, мы также служим тем, кто приходит и уходит. Вы не даете им средств, а мы даем. И, все же, люди прославляют вас, и считают, что мы заблуждаемся. Почему так происходит?"
А.А.Р.: "Многие люди служат другим в качестве одолжения или милости, но лишь немногие знают, что значит служить, считая это своей обязанностью, или долгом. Стремитесь служить другим людям, выполняя свой долг, а не из милости, до тех пор, и тогда никто не будет жаловаться на вас".
Р.А.: "Вы говорите, что приняли посвящение непосредственно от святого Пророка Хидра. Что это значит?"
А.А.Р.: "Есть служители Высшей и Славнейшей Истины, которые обладают Истинной Любовью. Хидр любит их".
Р.А.: "Нам известно, что вы произносите зикр вслух. Что вы можете сказать об этом зикре?"
А.А.Р.: "А нам известно, что вы совершаете зикр в тайне. Если бы вы произносили его вслух, то узнали бы, что такое наш зикр". Один из наиболее известных богословов того времени, Мавлана Саиф ад-дин, также спрашивал Хваджу Азизана, почему он велел своим ученикам произносить зикр вслух. Азизан ответил: "Одно из указаний Пророка, хадит-и шариф, означает, что, умирая, человек должен с последним выдохом громко возвестить о своей вере. Настоящий дервиш относится к каждому своему выдоху, как к последнему". Шейх Бадр ад-дин, близкий друг Шейха Хасана Булгари, спросил у Азизазана: "Поскольку Бог повелел нам непрестанно молиться, мы совершаем непрерывный зикр. Следует ли считать его простым повторением слов, или он исходит от сердца?" Ходжа Азизан ответил так: "Зикр начинается на языке и заканчивается в сердце". Он давал много коротких советов, например: "Пронаблюдайте, как вы занимаетесь двумя делами одновременно – разговариваете и едите". "Молитесь губами, которыми вы не грешили", то есть, пробуждая любовь в других людях, вы произносите молитвы, которые исходят не от вас самих. Ходжа Азизан был известен своей исключительной духовной одаренностью. Он знал внутреннее состояние своих учеников и часто отвечал на вопросы, которых они сами не могли высказать. Кроме того, о лекарских способностях Азизана свидетельствует то, что он возвращал людей с самого порога смерти. Сам Ходжа утверждал, что не исцелял людей по их собственной просьбе, а дела это, только когда получал непосредственное указание в виде голоса Бога. Он дожил до весьма преклонного возраста, но продолжал зарабатывать на жизнь ткацким ремеслом, и ни за что не соглашался отказаться от своего убого жилища. Следуя совету Хваджи Абд аль-Халика, Азизанан, насколько это было возможно, откладывал супружество, и родил своего младшего сына в возрасте почти ста лет. Однако, в первую очередь, его почитали как пророка, предсказавшего события грядущего столетия, включая появление двух величайших святых, которые в полной мере показали значение Пути Трансформации. Это были Бахауддин Накшбанд и Убайдаллах Арар, каждый из которых описывал общение с Азизаном в видении. Кроме того, он предсказал повсеместный упадок религии, который должен был произойти в случае отказа человечества от возможностей, открытых Учителями. Умирая, Ходжа Азизан послал за двумя еще жившими сыновьями, Хваджой Мухаммадом, которому тогда было восемьдесят лет, и Хваджой Ибрагимом, которому было тридцать. Своим наследником он избрал Ибрагима, объяснив недоумевавшим свидетелям, что "Мухаммад вскоре последует за ним". И, действительно, Мухаммад скончался по прошествии всего лишь девятнадцати дней после смерти своего отца, в то время как Ходжа Ибрагим прожил еще семьдесят лет.
Амир Кулал - наставник Тамерлана и Бахауддина Накшбанда
Основным преемником Хваджи Азизана был Ходжа Мухаммад Баба Самази. Умирая, он созвал всех своих последователей, и велел им подчиняться руководству Бабы Самази. Последний, в свою очередь, посвятил Саида Амира Кулала, который был не только потомком Пророка, но также и членом высшего аристократического круга Бухары. Отец Саида был приближенным Монгольского Хана. В молодости Саид Амир увлекался спортом и мечтал стать борцом-чемпионом. Однажды, во время одного из поединков Саида, Баба Самази проходил мимо. Он остановился и сказал своему попутчику: "Учение того человека, который сейчас борется на ринге, приведет многих людей к трансформации". Амир Кулал поймал взгляд Хваджи и был обретен. Он оставил свой поединок и последовал за Бабой Самази в его дом. Ходжа принял Амира в ученики, и вскоре после этого, он получил свое первое посвящение. Саид Амир Кулал служил Бабе Самази двадцать лет. Позже он вспоминал: "Два раза в неделю, по вторникам и четвергам, я проезжал восемнадцать миль в каждый конец, чтобы участвовать во встречах группы Хваджи". Под руководством Бабы Самази, Амир Кулал достиг окончательного освобождения и стал одним из великих Учителей. У него было четыре сына и четыре преемника.
Основной заслугой Амира Кулала было руководство, которое он осуществлял над величайшим Учителем четырнадцатого века, Хваджой Мухаммадом Бахауддином Шахом, основателем ордена дервишей Накшбанд, вставшего на место Учителей, когда они прекратили свою активную деятельность столетием позже. Согласно одной известной истории, проходя деревню Каср-и Хиндуван, позже известную под названием Арифан, Ходжа обратился к своим попутчикам со следующими словами: "эта земля пахнет героем". Проходя там же вскоре, он сказал: "Запах усилился, вне всяких сомнений, герой уже родился". И, действительно, тремя днями раньше Ходжа Бахауддин Накшбанд появился на свет. Согласно обычаям того времени, дед ребенка положил дар на его сердце и попросил Бабу Самази благословить его. Ходжа сказал: "это будет наш ребенок, мы приняли его". Затем, обернувшись к своим спутникам, он добавил: "Это тот герой, запах которого мы почувствовали. Пройдет немного времени, прежде чем благоухание распространится по всему миру, и он станет мушкил гуша людей Любви". Выражение мушкил гуша означает "раскрывающий трудности". Затем, он повернулся к Амиру Кулалу, своему преемнику, и сказал: "Не отказывайся, если мой сын, Бахауддин, будет учить или посвящать тебя. Если же ты откажешься, то не жди от меня прощения". В ответ, Амир, положив руку на сердце, сказал: "Пусть будет мне пусто, если ослушаюсь тебя".
Бахауддин сделал больше, чем кто-либо другой из Учителей, для укрепления влиятельности Ходжагана. Говорили, что на него спустился покров Пророка. Читая историю его жизни, я вспомнил о словах Гурджиева из Рассказов Вельзевула, о том, что дух Ислама следует искать не в Мекке и Медине, а в Бухаре, где сохранилось подлинное значение религии. Мы ближе знакомимся с Бахауддином, чем с его предшественниками, поскольку его биография был написана под наблюдением его преемника, Хваджи Ала ад-дин Аттара. Написал ее один из учеников последнего, Салахом ад-дин аль-Мубараком, начиная с 1381, и заканчивая 1400 годом, годом смерти Хваджи. В течение последних двадцати лет своей жизни, Ходжа Накшбанд, оказывал исключительное влияние на Туркестан и Персию, хотя и отказывался от учительства почти до пятидесятилетнего возраста. Я хотел бы подчеркнуть это, поскольку, за исключением Йусуфа Хамадани, Учителя считали необходимой длительную подготовку. Я прочел краткие и не очень краткие биографии более пятидесяти членов Ходжагана, живших между 1050 и 1530 годом, и, при этом, с изумлением отмечал исключительно скромный и кроткий образ жизни, который был характерен для всех них. Они могли работать сообща, хотя лишь сравнительно немногие из них встречались друг с другом лично, поскольку не стремились к власти, известности или материальным благам. Исключительная влиятельность, которую имел Ходжаган среди всех классов населения, от царей и ханов, до ремесленников и крестьян, была обусловлена именно их полным безразличием к своему личному статусу. Еще будучи ребенком, Бахауддин обладал необычайными дарами ясновидения и целительства. Его духовные возможности были очевидны еще в самом начале его пути. "Когда я был маленьким мальчиком, отец взял меня с собой в Самарканд, где мы встретились с главными духовными лидерами города. Мне довелось несколько раз молиться вместе с ними. Через некоторое время мы вернулись в Бухару и остановились в Квазри Арифане. Тогда же мне подарили головной убор дервиша, который когда-то носил великий святой, Азизан Али Рамитани. Как только я надел его, мое внутреннее состояние полностью изменилось. Мое сердце наполнилось любовью Бога, которая с тех пор не покидала меня, куда бы я ни шел". Бахауддин также встал на путь унижения и кротости. Его посвящение в круг Учителей произошло в видении. "Я часто впадал в экстатические состояния, которые старался скрывать от окружающих, отправляясь на главное кладбище Бухары. Одной ночью я подошел к трем могилам и увидел перед каждой из них по лампе, наполненной маслом, но горевшей без фитиля. Я подошел к могиле Хваджи Мухаммада Вази. Там я получил указание отправиться к могиле Хваджи Фагнави. Я увидел двух людей с мечами, которые посадили меня на лошадь. К концу ночи мы приехали к гробнице Мездакхана. Там я увидел те же самые лампы. Я наклонился к Кибле и впал в такой экстаз, что мог смотреть сквозь мир. Затем, стена вокруг Киблы растворилась, и я увидел огромный трон. На нем восседал какой-то знатный человек, но зеленая пелена мешала мне определить, кто это был.
Трон окружала толпа народа. Среди прочих я увидел Хваджу Мухаммада Самази, того великого святого. Я сказал себе: "Интересно, кто восседает на троне". Один из стоявших рядом людей сказал мне: "На троне сидит Кваджа Абд аль-Халик Гудждувани, и вокруг него собрались его преемники и последователи". Я увидел там всех Хваджей: Ахмада Салика, Авлия-и Килана, Арифа Ривгарави, Махмуда Фагнави и Азизана Али Раматани. "Баба Самази ввел тебя в жизнь этих учителей. Ты должен почитать их, поскольку именно они дали тебе головной убор дервиша".
Тогда я вспомнил о накидке дервиша, посланной мне кем-то неизвестным. Я посмотрел вокруг себя и увидел этого человека в углу. Именно благодаря этой накидке все выказывали мне необычайное уважение. Один из Хваджей сказал мне:
"Послушай, что я скажу тебе. Великий Учитель даст тебе два совета. Следуй им, и это будет вернейшим путем к Истине". Услышав это, я встал со своего места, подошел к Хвадже и выказал желание поцеловать его глаза. Стоявшие по обе стороны отодвинули завесу. Я поприветствовал его и приложился к его благословенным глазам. Я стоял перед ним с преклоненной головой. Святой сказал мне следующее:
"Бахауддин, первый совет был указан в виде ламп. Это означает, что ты готов к этому пути, но твоя готовность подобна фитилю. Ты должен следить за ней. Человек с необходимой готовностью должен работать над собой, в соответствии со своими способностями. Второй совет заключается в том, чтобы следовать истинному пути, который был показан нам Пророком, принесшим благодать. Со времени Пророка было основано много так называемых "традиций". Не доверяй им. Ищи руководство в действиях Пророка и его соратников".
Один из присутствовавших Хваджей сказал: "Завтра незамедлительно отправляйся к Саиду Кулялю и поступай в его распоряжение. По пути ты встретишь старика, который даст тебе буханку еще горячего хлеба. Возьми хлеб, но ничего не говори. Затем ты встретишь караван, а чуть позже одинокого всадника. Всадник проявит к тебе знаки уважения. Ты должен будешь принести накидку дервиша Амиру Кулалу".
На следующий день я отправился в путь, и, как и было предсказано, встретил старика, который дал мне буханку свежего хлеба. Я пошел дальше, и через некоторое время встретил караван. Караванщики спросили меня, откуда я шел.
"Я иду из деревни Экин". "Когда ты отправился в путь?" "На рассвете". "Как же ты добрался сюда так быстро?"
Попрощавшись с караванщиками, я вскоре встретил всадника. Я поприветствовал его, а он, в свою очередь, остановил свою лошадь.
"Кто ты? Ты наполнил мою душу страхом". "Я тот человек, перед которым ты должен преклониться". "Услышав это, он соскочил со своей лошади и со слезами на глазах обхватил мои колени. Затем он снял с лошади полный курдюк вина, бросил его на землю и преклонился передо мной".
Вне всяких сомнений, эти три происшествия символизируют способности, которыми должен был быть наделен Бахауддин. Хлеб символизировал его собственную трансформацию. Караван отображал обычный мир, в то время как путь Бахауддина лежал "вне времени и пространства", подтверждая его независимость от земных ограничений. Человек, излеченный от алкоголизма, символизирует способность освобождать людей от их недостатков, в чем Бахауддину суждено было стать настоящим мастером. После всего этого, он отправился в Несаф к Саиду Амиру Кулалу, который принял его в свои ученики, научил зикру, и тому, как следовать пути сознательного выбора. Он также порекомендовал практиковать зикр безмолвно. Видя искренность и духовную одаренность Бахауддина, Амир Кулал особым образом заботился о нем, что вызывало ревность у других учеников. Один из них пожаловался Амиру на то, что Бахауддин читал зикр про себя, тогда как все остальные ученики распевали зикр вслух. По прошествии некоторого времени, Амир Кулал вместе с приблизительно пятьюстами своими учениками был вовлечен в строительство мечети и зала для встреч. Во время отдыха, он сказал всем: "Вы не поняли моего сына Бахауддина. Он находится под особым попечением Бога, и полностью ему подчиняется. Мне вовсе не нужно руководить им". Перед всеми своими учениками, Амир подозвал Бахауддина, который продолжал носить мешки с известью, и сказал: "Я довел тебя до того уровня, который указал мне Ходжа Баба Самази. Он велел заниматься с Бахауддином, пока то сам не сможет учить других. Именно это я и сделал. Я воспитал тебя, как свое собственное сердце. Птенец высижен и покинул свою родную скорлупу. Через тебя все человечество получит благословение. Тот, кому нужна помощь, должен просто обратиться к тебе".
Убайдаллах занимал главенствующее положение в Центральной Азии в течение большей части пятнадцатого века, и все историки сходятся во мнении, что его влияние было преобладающим. Свое детство он провел в бедности. Убайдаллах пишет, что в период правления Султана Шахруха он жил в Герате и не имел даже смены белья. Тюрбан на его голове был весь в лохмотьях, и он мог позволить себе лишь один кафтан в год. Этот кафтан изнашивался до такой степени, что хлопок просто просвечивал насквозь. Убайдаллах пишет: "Я служил многим людям, но у меня самого никогда не было ни лошади, ни осла. Моя одежда была настолько тонкой и короткой, что нижняя половина моего тела никогда не отогревалась. На пути поиска Бога, у меня никогда, даже зимой, не было теплой воды для омовения. Иногда мне приходилось уходить со встреч Шейха Бахауддина Омара и идти в город, чтобы умыться. Я часто надеялся, что Шейх даст мне какое-нибудь средство, чтобы я мог растопить лед для своих омовений, но он этого не сделал". В течение пяти лет, которые Убайдаллах провел в Герате, несмотря на всю свою бедность, он ни разу не принял ни от кого помощи. Согласно Рашахат, вплоть до конца своей жизни, он не принимал никаких подарков. Относительно своей бедности, сам Убайдаллах рассказывает о том, как однажды отправился к Саиду Казиму Табризи. Саид дал ему половину тарелки той еды, которую ел сам, и сказал: "Послушай, Наследник Туркестанского Престола, страдание было мне защитой, пусть и для тебя оно будет тем же в невидимом мире". Ходжа Убайдаллах рассказывает: "Тогда я был очень беден. Какого-либо имущества в этом мире у меня не было вовсе. Я знаю, что моим теперешним достатком и благосостоянием я обязан тому, что Казим Табризи однажды вдохнул в меня барака". Ближе к старости, Убайдаллах рассказал своим ученикам о своих юношеских видениях и опытах. "Однажды во сне я увидел Пророка Иисуса. Тогда мне было пятнадцать лет. Господь стоял перед могилой Хваджи Абу Бакра Шази. Я упал к его благословенным ногам, но он поднял меня на ноги и сказал: "Не беспокойся, я сам буду обучать тебя". Когда я рассказал этот сон некоторым своим старшим друзьям, они сказали, что, судя по этому знаку, я буду заниматься медициной. Однако, я объяснил себе этот сон по-своему, подумав, что если Он, Величайший Целитель душ, решил сам обучать такого недостойного человека, как я, то мне суждено обрести силу и прозрение, чтобы очищать сердца людей. Очень скоро такая интерпретация подтвердилась, и я обнаружил, что могу проникать даже в самые скрытые уголки внутреннего мира тех людей, которые приходили ко мне, и помогать им справляться со свой ситуацией". В другом сне Убайдаллах увидел Пророка Мухаммада, который велел ему поднять и нести себя на вершину горы. Убайдаллах сделал это. Тогда Бог сказал: "Я знал, что у тебя хватит сил сделать это. Моя цель была проверить твою веру". В еще одном сне ему довелось наблюдать собрание последователей Хваджи Бахауддина Накшбанда и понять потаенные секреты традиции Учителей. Тогда Убайдаллах проходил стадию потери собственной личности, что редко случается даже с избранными людьми без многолетней работы. Он пишет: "В то время мое внутреннее состояние было переполнено самоунижением настолько, что я покланялся всем, кого видел. Для меня не имело значения, был ли это раб или свободный, белый или черный, малоизвестный или знаменитый, хозяин или слуга – я просто падал к ногам людей и умолял помочь моей душе". К тому времени, когда Убайдаллаху было восемнадцать, его зикр был настолько же сильным, что, как и последователи Абд аль-Халика Гудждувани, он ничего не слышал и не видел, даже на переполненном людьми базаре. Когда Убайдаллаху было двадцать два года, его дядя, Ходжа Ибрагим, привез его из Ташкента в Самарканд, чтобы он мог получить образование. Однако при всем его горячем интересе к сокровенной мудрости и мистицизму, он не мог воспринимать обычные знания. Несмотря на настойчивость дяди, он посвящал практически все свое время присутствию на встречах Учителей Мудрости и слушанью их бесед. Он пытался заставлять себя ходить в школу, но только заболевал от этого. В итоге, подхватив серьезную глазную инфекцию, Убайдаллах понял, что не может продолжать заниматься. Позже, он обычно говорил, что его образование завершилось на второй странице алфавита. Проведя так два года в Самарканде, в возрасте двадцати четырех лет, Убайдаллах отправился в Герат, где учился в течение пяти лет. В то время он поддерживал отношения с Учителями Мудрости в основных центрах Туркестана, от Пустыни Гоби и Хиндукуша, до Каспийского моря и Кавказа. Сам Убайдаллах пишет следующее: "До двадцати девяти лет, я был паломником. За пять лет до эпидемии чумы я возвратился в Ташкент". Поскольку эпидемия произошла в 1436 году, он, по-видимому, поселился в Ташкенте в 1431. Повествуя о своих странствиях, Ходжа Арар называет Саида Казима Табризи наиболее важным для него человеком. "За всю свою жизнь я не встретил более развитого человека. Я встречал многих выдающихся учителей своего века, но, проведя определенное время в их компании, и, приняв участие в нескольких встречах, я ощущал, что должен покинуть их. Тем не менее, та благодать, которую я ощущал в присутствии Саида Казима, никогда не исчезала. Находясь в его обществе, я чувствовал себя в самом центре Реальности, и был уверен в том, что так будет всегда". В свою очередь, Саид Казим Табризи был очень привязан к Убайдаллаху Арару. Обычно он не позволял посетителям быть в своем обществе очень долго, но если на встречу приходил Ходжа Арар, он старался продлить ее. Кроме того, Саид велел своим людям принимать Арара, когда бы он ни приходил. На первой же встрече он спросил имя Хваджи. Узнав, что его звали Убайдаллах (что означает "послушный слуга Бога"), он сказал: "Истинно говорю тебе, ты обретешь Реальность своего имени". Рашахат так трактует эти слова: "Благословенный Саид имел в виду то, что подлинное значение служения Богу, Абдаллах, открывается только тем, кто достоин узнать реальность Воли Божьей. В каждом веке один человек достигает этого уровня совершенства. Такого человека называют Кутаб аль-Актаб, Ось Мира". Сказав, что Арару предстояло "реализовать свое имя", шейх возвестил, что ему суждено было стать Великой Осью, Верховным Халифом. Один из сподвижников Саида Казима, Мавлана Фаталлах из Табриза, пишет, что когда Ходжа Арар навещал их и принимал участие во встрече, Казим Табризи начинал говорить о самых сокровенных тайнах Божественной Реальности. В ходе таких бесед происходили наиболее удивительные откровения. В отсутствие Арара этого не случалось. Однажды, после такой беседы, когда Ходжа Убайдаллах уже ушел, Саид Казим сказал Фаталлаху: "Безусловно, в таких глубоких беседах есть много полезного, но их ценность не ограничивается слушаньем. Если ты хочешь достичь своей цели и узнать свое предназначение, советую тебе не спускать глаз с этого молодого туркестанца, поскольку ему предстоит стать бриллиантом нашего века. Многие удивительные вещи будут явлены через него. Если бы чудесным образом люди стали бы видеть свет, который он источает, и ощущали бы его барака, то многие сердца достигли бы вечной радости, и любовь и дружба поселились бы в сердцах многих людей". Однажды Саид Казим сказал Убайдаллаху: "Знаешь ли ты, почему в наше время так редко встречаются мудрость и правда? Это потому, что нет внутренней основы. Такая внутренняя основа не может возникнуть без чистой духовной пищи. Сегодня чистую духовную пищу стало трудно найти, и чистота сердца исчезла вместе с ней. Именно поэтому необходимо укрыть Божественные Тайны". Хваджу Арара привлекало также общество Шейха Бахауддина Омара. Последний охотно делился своими знаниями с теми, кто к нему приходил, но, следуя традиции своего пути, время от времени, уходил в уединение. В течение пяти лет, прожитых им в Герате, Ходжа Арар заходил к Омару два или три раза в неделю. По возвращении в Ташкент, Арар заинтересовался земледелием. Следуя внутреннему видению, явленному ему, Арар взял маленький участок земли и пару волов у своей семьи, и посеял зерно, в соответствии с указаниями, полученными в видении. С самого начала он получал удивительные урожаи, и он раскрыл секрет подбора правильной культуры для каждой разновидности земли. В результате, под его руководством многие люди стали гораздо эффективнее использовать собственные земли. За несколько лет Арар стал одним из крупнейших фермеров Туркестана. Именно он ввел систему земледелия, благодаря которой Туркестан на долгие века стал главной житницей Азии. Сам он говорил по этому поводу: "Всемогущий Бог наделил меня таким пониманием нужд растений и животных, что я могу получить в три, пять и даже в десять раз больше выгоды от использования земли, чем другие фермеры. Во времена Султана Ахмада Мирзада, я посылал ему восемьсот тысяч бушелей5 пшеницы каждый год". Хваджу Арара ввел в Ходжаган не Казим Табризи, а Мавлана Якуб Чархи, бывший одним из близких учеников Бахауддина Накшбанд. Мавлана изучал естественные науки в Герате и Бухаре, а также астрономию в Египте. На обратном пути в Бухару, он встретил Хваджу Бахауддина и попросил его: "Пожалуйста, благословите меня". Бахауддин ответил: "Сколько еще времени ты потратишь впустую, прежде чем придешь ко мне?" Чархи ответил: "Я горячо желаю служить тебе". Чархи пишет по этому поводу: "Я был очень удивлен таким ответом, поскольку еще несколько минут назад у меня не было никаких подобных мыслей. Затем, Бахауддин спросил меня, почему я так сказал, и я, не думая, ответил: " Потому что ты великий человек и все уважают тебя". Бахауддин сказал: "Ты должен найти более вескую причину для этого". Тогда я ответил: "Пророк сказал, что если Господь делает человека своим другом, то эта дружба проливается на сердца окружающих". После этих слов, он улыбнулся и сказал: "Мы одни из тех, кого любит Бог". Услышав это, я потерял дар речи, поскольку лишь месяц назад, во сне, я услышал голос, говоривший мне: "Стань учеником любимца Божьего". Я забыл об этом сне, и вот он снова пришел ко мне". После этого Мавлана вернулся в Герат, уладил свои дела, уже не покидал Бахауддина до самой его смерти. До Арара доходило много странных слухов о Якубе Чархи, и он чувствовал, что должен был узнать о нем больше. Арар так описал произошедшие события: "После четырех лет учебы в Герате, я отправился в путь, желая добиться обучения у Мавланы Якуба Чархи. Несколькими годами раньше, я услышал, что этот человек понимал тонкости пути Учителей. Приехав в Чиганьян, где жил Мавлана Якуб, я заболел. Я лежал в постели двадцать дней, и за это время услышал много неприятных вещей о Мавлане Чархи. Я почти отказался от своего желания навестить его, но решил, что было бы глупо, пройдя такое расстояние, вернуться даже не повстречавшись с ним.
Когда я пришел к нему, Мавлана выказал мне поразительное уважение и внимание. Я пришел и на следующий день, и, опять, он сделал мне столько комплементов, что я пришел в сильнейшее недоумение. Тогда же я почувствовал, что не могу уехать, не выяснив, что все это значило, и по этой причине, отверг все сомнения, которые вызвала у меня его речь. В течение часа он снова всячески восхвалял меня и мои поступки, а также рассказал о том, как встретился с Хваджой Бахауддином Накшбандом. Затем, он протянул ко мне свои руки и сказал "Подойди ко мне, и давай обнимемся". В тот момент я увидел в его глазах какую-то белизну, похожую на проказу, что меня сильно испугало. Мне не хватило бы духа обнять его. Почувствовав мое внутреннее состояние, Мавлана сразу же опустил свои руки, и, как если бы он менял одежду, его лицо наполнилось такой красотой, что все мои опасения исчезли, и я в мгновение ока заключил его в свои объятия. Якуб Чархи снова простер свои руки и сказал: "Святейший Бахауддин Накшбанд взял меня за руку и сказал: "Твоя рука – моя рука; тот, кто держит твою руку, держит и мою руку". Эта рука – рука Бахауддина Накшбанда. Не сомневайся, бери мою руку". Я взял его за благословенную руку, и он тогда же научил меня сознательному труду. Он добавил: "Это я унаследовал от Хваджи Накшбанда. Если хочешь, то можешь вести своих учеников путем труда и страданий". После трех месяцев частых встреч, Мавлана Якуб позволил мне вернуться домой. Когда я пришел попрощаться с ним, он окончательно посвятил меня в путь Учителей. Его последними словами были: "Ты был принят в это священное братство, и должен прилагать все свои усилия, чтобы сохранить его святость. Стань для достойных учеников путем к истине". Учение Арара присутствует в Нафахат аль-Унс и Рашахате. Далее я приведу типичные выдержки из него:
"Есть два вида гордости. Первый – это та гордость, которую мы все хорошо знаем, и которую следует отвергнуть. Вторая, приемлемая гордость, заключается в надежде исключительно на Высшую Реальность. Это благородная гордость, которая ведет к уничижению (аннигиляции)".
"Ходжа Мухаммад Парса сказал нам, что непрерывная молитва, зикр давам, достигает той стадии, когда субстанция молитвы и субстанция сердца становятся одним и тем же. По моему мнению, это означает, что субстанция молитвы состоит из букв и дыхания. В то же время, субстанция сердца представляет собой глубочайшее сознание, охватывающее, как форму, так и содержание. Когда молитва достигает совершенства, эти две субстанции объединяются, и нельзя больше отделить молитву от молящегося. В этот момент может войти лишь объект (т. е. реальность), и, как молитва, так и молящийся становятся ничем в этом объекте – реальности".
Автор Рашахата приводит слова, услышанные им от Убайдаллаха Арара:
"Итогом всех различных наук является откровение, действия Мухаммада и закон. Итогом всего этого является наука Суфизма. Итог Суфизма заключается в утверждении Присутствия. Принято считать, что на всех уровнях есть лишь одно Присутствие, которое, однако, воспринимается людьми по-разному, в соответствии со способностями каждого. Это очень сложная и глубокая истина. Для того чтобы постичь ее, необходимо использовать одновременно разум, воображение и мышление. Только те, кто способен воспринимать свою собственную реальность в качестве зеркала, чтобы искать в нем признаки Присутствия, обладают требуемым уровнем разумности. Необходимо полностью посвятить себя этому. В свете Присутствия, тонкие элементы реальность начинают постепенно проявлять себя. Осознавая тайну судьбы, человек становится умиротворенным, поскольку знает, что видимая вселенная совершенно пуста и, в определенном смысле, не существует. В то же время, такой человек знает, что Высшая Реальность проявлена в каждом элементе этой космической иллюзии. Умиротворенность знающих это людей можно уподобить волнам, возвращающимся в океан. Необходимо обрести настолько тесный контакт с реальностью, чтобы ни вода, ни огонь не могли свести его на нет".
Джами родился в 1414 году и умер в 1492 году в Герате. В год его рождения, Султан Шахрух обрел власть над прежними владениями своего отца, Тамерлана. Его лично посвятил Ходжа Саад ад-дин Кашгари, но основным духовным наставником был Ходжа Убайдаллах Арар. Во время своих странствий, он встретился почти со всеми духовными лидерами своего времени. Джами отправился вместе со своим отцом в Герат, где учился в Школе Низамия, рядом с Иракскими Воротами. В жизнеописании Джами подробно написано о его Учителях. Он отправился в Самарканд и получил образование в Академии Мирзы Улугбека. Поскольку это было основной достопримечательностью Самарканда, многие величайшие ученые того времени читали там лекции. Глава академии, Кади Зада, сказал о Джами: "С тех пор, как было основано это заведение, в нем еще не было настолько многообещающих учеников с того берега Амударьи". Однажды, известный астроном и математик, Али Кушчу, пришел на лекцию и задал несколько очень трудных вопросов. Джами, не задумываясь, дал исчерпывающие ответы на каждый из них. Али Кушчу потерял дар речи от изумления, и позже говорил своим ученикам: "С тех пор я понял, что на свете все еще есть люди, получающие свои знания непосредственно от Бога, поскольку тот молодой человек никак не мог знать заранее то, о чем говорил". Мавлана Джами часто беседовал с Мавланой Саад ад-дином Кашгари, до и после полуденной молитвы. В то же время, Джами полюбил прекрасную девушку, и для того чтобы забыть о ней переехал из Герата в Самарканд. Однажды во сне он увидел Кашгари, сказавшего ему: "Послушай меня, брат, есть возлюбленная, которую ты не сможешь покинуть". Этот опыт оказал глубочайше впечатление на Джами, и он сразу же вернулся в Хорасан, сконцентрировав свое внимание на мистицизме, к которому он и раньше питал склонность. Выполняя "наказ" Кашгари, он регулярно участвовал во встречах и следовал его указаниям. Саад ад-дин говорил: "Сегодня царственная особа сошла на нашу землю. Бог послал мне на радость Джами". Один из научных преподавателей Джами сказал по этому поводу: "За пятьсот лет один настоящий ученый появился в Хорасане, но Саад ад-дин Кашгари украл его". Когда Джами бросил науку и математику, чтобы следовать мистическому пути, Саад ад-дин Кашгари сподвиг его на опыт суровых лишений и самоотречения. Он полностью прервал все контакты с миром и погрузился в уединенную медитацию. По истечении двух лет, Джами было велено возобновить общение с мирянами. Ему было очень трудно разговаривать, и он не мог находить нужные слова без серьезных усилий. Такое состояние обособленности в обществе людей продолжалось значительное время, но постепенно исчезло. Относительно этого периода, сам Джами писал: "Вначале передо мной появлялись различные цвета. По указанию Мавланы Саад ад-дина, я отвергал все эти видения, пока они не прекратили являться мне. Он объяснил, что следует отвергать видения и духовные благословения. Высшее блаженство для дервиша – это когда он покидает себя, и его самость больше не возвращается". Когда Джами рассказал историю своего обучения, один из его учеников спросил: "Почему одни люди получают духовные благословения, а другие нет?" Джами ответил: "Есть два вида искания. Один состоит в традиции и передаче. Идущий этим путем входит в мир проявления, и должен таким же способом вернуться к источнику. Другой способ заключается в очищении. Это путь Учителей. На этом пути традиция не имеет значения; важно только сконцентрировать свои усилия на Высшем Бытии". В другой раз его спросили: "Почему, так хорошо владея языком, вы редко используете суфийскую терминологию?" Джами ответил: "Наша цель заключается в непосредственном восприятии истины, а не в обсуждении ее". Другой ученик попросил Джами показать ему что-нибудь, чтобы он запомнил на всю жизнь. Тогда он дотронулся до его груди и сказал "Вот в этом все дело – в сердце. Ты все найдешь здесь". Хотя Джами считал Хваджу Арара величайшим учителем своего времени и оплотом духовности всего мира, они встречались всего несколько раз. Три раза он отправлялся в Самарканд. Первый раз при Мирзе Улугбеке, для того чтобы учиться у Кади Зады. Второй раз он был в Самарканде в 1466, а третий – в 1469 году. Во время своей последней поездки, он встретил Хваджу Арара, когда тот пытался восстановить мир между двумя сыновьями Султана Абу Саида Мирзы. Они встретились в Ташкенте, и после установления мира, Джами провел несколько дней вместе с Араром. Согласно рассказам учеников Арара, основная часть времени была проведена в тишине. Время от времени, Убайдаллах говорил что-нибудь, что удивляло всех присутствовавших, и из чего следовало, что Арар и Джами могли общаться без слов. Такие беседы продолжались пятнадцать дней, после чего Джами вернулся в Самарканд. С тех пор, они регулярно переписывались. К сожалению, основная часть писем была потеряна, но некоторые сохранились и показывают, что они могли общаться между собой в недоступной для других форме. Арар часто посылал своих учеников к Джами, и всячески восхвалял его. Он даже любил говорить: "Тому, кто видел Мавлану Джами в Хорасане, вовсе не нужно пересекать реку".
Отправлено: 10.02.09 15:21. Заголовок: Комментарии для тех кто в поиске
Во-первых Ходжа Ахмед Яссауи(к.с.) родился и жил не в Ташкенте, а в Туркестане (Казахстан, Южно-Казахстанская область). Потом, Арыстан-баб - это говорят Салман Фарси(р.а.), кот. у Пророка Мухаммада (с.а.у.) взял финик и через 400 лет передал семилетнему Ахмеду Яссауи (к.с.).
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 7
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума